Последнее королевство

Рагнару принадлежало три корабля, сам он командовал одним, Кьяртан – вторым, а высокий, обветренный викинг Эгил правил третьим. Кьяртан и Эгил, конечно же, были еще и воинами: рулевые водили свои команды в бой и считались важными людьми, на их руках болталось много тяжелых браслетов. Сын рулевого Кьяртана, Свен, возненавидел меня с первого взгляда и называл английским дерьмом, козьим навозом и собачьей вонью. Он был старше и крупнее и запросто мог меня побить, но я уже успел обзавестись друзьями. По счастью, Рорика Свен ненавидел почти так же сильно, как и меня, и вдвоем с Рориком мы могли дать отпор, поэтому через некоторое время Свен начал обходить меня стороной, если не был уверен, что я один. Поэтому, если забыть о Свене, лето было чудесным. Я вечно ходил чумазым и голодным, но Рагнар все время веселил нас, и я редко чувствовал себя несчастным.

Рагнар часто уезжал, большая часть датского войска проводила лето, разъезжая по Нортумбрии и подавляя очаги последнего слабого сопротивления, но новостей датчане привозили мало, и никогда – о Беббанбурге. Судя по всему, северяне везде побеждали, потому что каждый день в Эофервик на поклон к Эгберту прибывали новые таны. Эгберт жил теперь в замке короля Нортумбрии, хотя победители вытащили из замка все, что имело хоть какую-то ценность. Пролом в стене починили в тот самый день, когда мы копали огромную яму на поле, по которому в панике бежала наша армия. Мы побросали в эту яму гниющие тела нортумбрийских мертвецов. Некоторых я знал. Наверное, среди них был и отец, но я его не видел. Оглядываясь назад, скажу, что и не скучал по нему: он всегда был угрюм, вечно ожидал худшего и не любил детей.

Самой тяжелой работой для меня оказалась покраска щитов. Сначала требовалось выварить шкуры, чтобы получился клей – густая липкая масса, которую вливали потом в порошок из растертой большими каменными пестиками меди. В результате получалась тягучая голубая паста, ее наносили на новые щиты. После такой работы я несколько дней ходил с голубыми руками, зато щиты наши, висевшие на бортах корабля, смотрелись просто великолепно.

У всех датских судов тянулся по борту брус, на котором укреплялись щиты – внахлест, словно в боевом построении. Свежепокрашенные щиты предназначались для судна Уббы, и я помогал обжигать и чистить этот корабль. Убба вроде бы собрался уходить и хотел, чтобы его драккар красиво смотрелся. Нос судна круто выгибался над водой, словно грудь лебедя, а потом тянулся вперед, увенчанный головой полудракона-получервя. Голову эту можно было снять и положить на дно.

– Мы снимаем головы чудовищ, – объяснил мне Рагнар, – чтобы они не отпугивали духов.

К тому времени я уже немного понимал датский язык.

– Каких духов?

Рагнар вздохнул, столкнувшись с таким невежеством.

– У каждой земли есть свои духи, ее мелкие боги, и, когда мы подходим к своей земле, мы снимаем головы, чтобы духи в испуге не разбежались. Сколько раз ты сегодня дрался?

– Ни разу.

– Тебя уже боятся. А что это у тебя на шее?

Я показал. То был грубый железный молот, верней, маленький молоток размером с большой палец руки. При виде него Рагнар расхохотался и потрепал меня по голове.

– Мы еще сделаем из тебя датчанина, – сказал он с довольным видом.

Молот был посвящен Тору, датскому богу, почти такому же важному, как Один (так они называли Вотана). Я несколько раз спрашивал, главнее ли Тор, чем Один, но, похоже, никто этого не знал, а может, им было все равно. У датчан не было священников, и мне это нравилось, ведь священники вечно запрещали делать то или другое, вечно пытались учить меня читать или требовали молитв. Жизнь без них текла гораздо приятнее.

Датчане и вправду легкомысленно относились к богам, хотя почти каждый носил на шее молот Тора. Свой я сорвал с шеи мальчишки, с которым подрался, и храню этот талисман до сих пор.

Корма корабля Уббы, выгибавшаяся так же высоко, как и нос, была украшена резной головой орла, а на верхушке мачты красовался флюгер в виде дракона. Щиты развесили по бортам; но позже я выяснил, что щиты служили лишь украшением и в море их убирали. Прямо под щитами располагались уключины, обитые кожей, по пятнадцать с каждой стороны. Когда корабль шел под парусом, уключины закрывали деревянными заслонками, чтобы в них не задувал ветер и судно не заливало водой.

Я помогал отчищать корабль, но, прежде чем мы приступили к работе, судно затопили в реке, чтобы избавиться от крыс и блох. Затем мы, мальчишки, отскоблили каждый дюйм дерева и законопатили каждый шов пропитанной воском шерстью. Наконец драккар был готов – как раз в день приезда в Эофервик моего дяди Эльфрика.

Я узнал о приезде дяди, когда Рагнар принес мне шлем, тот самый, с золоченым бронзовым ободком, рубаху, расшитую по подолу красными нитками, и пару башмаков. Было странно снова ощущать на ногах обувь.

– Причешись, парень, – сказал Рагнар, затем вспомнил о шлеме и надел его на мою всклокоченную голову. – Нет, не причесывайся, – ухмыльнулся он.

– Куда мы? – спросил я.