— Центурион, — ответил Иисус, — настанет день, и мы встретимся с тобой в Иерусалиме в нелегкий час. Тогда я попрошу тебя об услуге. А пока, подожди, — и он опустил руку на белокурую головку девочки. Закрыв глаза, он ощущал тепло и мягкость волос, всю прелесть еще не распустившейся женственности. — Дитя мое, — произнес он наконец, открывая глаза. — Я собираюсь сказать тебе что-то, чего ты никогда не должна забывать. Возьми за руку своего отца и выведи его на верный путь.
— А что такое верный путь, божий человек? — спросила девочка.
— Это любовь.
Центурион начал отдавать распоряжения — накрыли столы, принесли еду и питье.
— Будьте моими гостями, — обратился он к Иисусу и его ученикам. — Сегодня вы будете пить и есть в этом доме, ибо я праздную воскрешение своего дитя. Сколько лет я уже не знал счастья. Но сегодня мое сердце преисполнено радости. Добро пожаловать! — Он обратился к Иисусу: — Я в великом долгу перед богом, которому ты поклоняешься. Отдай его изображение мне, чтобы я мог послать его в Рим вместе с другими богами.
— Он сам доберется до Рима, — ответил Иисус и вышел во двор вдохнуть свежего воздуха.
Стемнело. На небе зажигались первые звезды, в деревне — первые лампады. Лица людей сияли. Сегодняшним вечером их каждодневные беседы и подвиги лишений поднялись над обыденным — случилось чудо, все чувствовали, что Господь вошел в их деревню.
Столы были накрыты. Иисус сел среди учеников, преломил хлеб, но ничего не сказал. Душа его все еще взволнованно била крыльями, будто избежав страшной опасности или обретя огромную и неожиданную радость. Ученики вокруг него тоже молчали, но сердца их колотились от восторга. Все эти концы света и царства небесные были не сном, не болтовней, а реальностью; и этот смуглый босой человек, который ел, говорил, смеялся и спал, как все другие, оказался настоящим Мессией Господа.
Когда трапеза завершилась и все отправились спать, Матфей, склонившись над лампадой, извлек чистый папирус из-под хитона, вынул из-за уха перо и задумался. Как он должен начать? С чего? Господь поместил его рядом с этим святым человеком, чтобы он правдиво записывал сказанное и сделанное им. Тяжелая ответственность была возложена на него: все, чему суждено было исчезнуть, он должен был ухватить на кончик пера и, записав, обессмертить. И пусть другие ученики презирают его и избегают из-за того, что он был раньше мытарем. Он докажет им, что раскаявшийся грешник лучше никогда не грешившего праведника.
Он окунул перо в бронзовую чернильницу и услышал справа над собой шорох крыльев. Казалось, ангел спустился диктовать ему. И быстрой уверенной рукой Матфей начал записывать: «Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова. Авраам родил…»
Он писал и писал, пока не порозовел восток и не послышались первые крики петухов.
Они вышли из Каны — впереди Фома со своим рогом. При его звуках проснулась вся деревня.
— Прощайте, — кричал Фома, — увидимся в Царствии Небесном.
Позади шел Иисус с учениками и толпой бродяг и увечных из Назарета, которая теперь сильно увеличилась за счет присоединившихся к ним в Кане. Все они ждали. «Не может же он позабыть о нас, — повторяли они. — Придет благословенный час, и, обратив на нас свои очи, он избавит нас от голода и болезней…» Иуда на этот раз шел в самом конце процессии. Он раздобыл пару дорожных сум и теперь, останавливаясь у каждой двери, полупросительно-полуугрожающе обращался к хозяйкам:
— Мы трудимся ради вас, бедняги, чтобы вы были спасены. И вы можете помочь нам, чтобы мы не погибли от голода. Вам бы надо знать, что даже святые нуждаются в пище, чтобы подкреплять свои силы, которые потребуются для спасения человечества. Немного хлеба, сыра, изюма, фиников, пригоршню оливок — неважно, что Господь все запишет и отплатит вам на том свете. Вы дадите одну мятую оливку, а Он воздаст вам целым садом.
А если какая-нибудь хозяйка медлила открывать свою кладовую, Иуда кричал:
— Зачем жадничать, женщина? Завтра или послезавтра, а может, и нынче вечером небеса разверзнутся, и огонь уничтожит все твое добро, кроме того, что ты отдашь нам. Если тебе и удастся спастись, несчастное создание, то только благодаря хлебу, оливкам и бутыли масла, которых ты не пожалеешь для нас.
Испуганные женщины открывали свои закрома, и когда Иуда достиг конца деревни, сумы его были полны даров.
Шла зима. Застывшие деревья обнажились. Лишь оливы, финиковые пальмы и кипарисы, благословенные Господом, сохраняли свой наряд и зимой и летом. Так и люди: бедняки дрожали, как голые деревья… Иоанн накинул свой шерстяной плащ на Иисуса и теперь, трясясь от холода, спешил добраться до Капернаума, чтобы порыться в сундуках своей матери. Старая Саломея много наткала за свою жизнь, а сердце ее было благородным и великодушным. Он раздаст приятелям теплые одежды, и пусть ворчит старый жадюга Зеведей. Домом правила упрямая и добрая Саломея.