Последнее искушение Христа

– Это мое дело, – резко ответил рыжебородый. – Не суйся в наши дела.

– Ты мне не доверяешь?

Иуда огляделся вокруг, нагнулся и схватил Филиппа за плечо.

– Послушай хорошенько, Филипп, что я тебе скажу, но учти – никому ни слова, не то ты пропал. Я сейчас направляюсь в обитель, в пустыню. Монахи позвали меня изготовить им орудия. Через несколько дней, так дня через три-четыре, я снова буду проходить мимо твоего пристанища, так что хорошенько поразмысли о нашей беседе, но никому ни слова, не вздумай разгласить тайну, решай все сам. И если ты настоящий мужчина и примешь правильное решение, я открою тебе имя того, кого мы убьем.

– Кого? Я его знаю?

– Не спеши. Ты еще не стал нашим братом.

Иуда протянул ручищу.

– Будь здоров, Филипп, – сказал он. – До сих пор ты был ничтожеством, жил ты или нет – земля того не ведала. Таким же ничтожеством был и я до того самого дня, пока не вступил в братство. Я уже не тот Иуда – рыжебородый кузнец, который трудился, как скотина, только для того, чтобы прокормить эти вот ножищи, брюхо и башку с безобразной рожей. Я тружусь для достижения великой цели. Слышишь? Великой цели. А тот, кто трудится для достижения великой цели, даже самый ничтожный, становится великим. Понял? Ничего больше я тебе не скажу. Будь здоров!

С этими словами Иуда ударил ослика и поспешно двинулся в сторону пустыни. Филипп остался один. Он уперся подбородком о пастушеский посох и смотрел вслед Иуде, пока тот не свернул со скалы и не пропал из виду.

«А ведь правду говорит этот рыжебородый, – подумал он, – святую правду. Казалось бы, высокопарные слова, ну и что из этого? На словах бывает все прекрасно, а вот на деле… Так что поразмысли хорошенько, Филипп, подумай и о своих овцах. Пораскинь мозгами, прежде чем дело делать. Ну, что ж, поживем – увидим».

Он снова закинул за спину посох, услышал позвякивание колокольчиков на шеях у коз и овец и, насвистывая, направился к ним.

Между тем работники Зеведея развели огонь и поставили вариться уху, вскипятив воду и бросив туда водящуюся среди камней рыбешку, моллюсков, морских ежей и поросший водорослями камень, чтобы стряпня пахла морем. Спустя некоторое время нужно было добавить еще лещей и барабулек – разве хватило бы им одной только мелководной рыбешки и моллюсков! Рыбаки собрались все вместе, уселись вокруг огня на корточках в ожидании, когда они смогут утолить голод, и вели тихую беседу. Старый рыбак наклонился и тайком сказал соседу:

– А хорошую взбучку задал ему кузнец. Погоди-ка, придет день, и бедняки окажутся наверху, а богатей – на самом дне. Вот тогда-то и наступит справедливость.

– Думаешь, так когда-нибудь будет, товарищ? – спросил рыбак, с самого детства тощий от голода. – Думаешь, когда-нибудь так взаправду будет в этом мире?

– Бог-то есть? Есть, – возразил старик. – Он справедлив? А разве Бог может не быть справедливым? Справедлив. Значит, так будет! Нужно только потерпеть, сынок, потерпеть.

– Эй, что вы там шепчетесь? – крикнул почтенный Зеведей, который вскинулся, словно ужаленный, уловив краем уха обрывок разговора. – Занимайтесь лучше делом, а Бога оставьте в покое, Он и сам знает, что Ему делать. Поглядите-ка на них!

Все сразу же замолчали. Старик встал, взял деревянный черпак и помешал стряпню.

Глава 9

В тот самый час, когда работники почтенного Зеведея вытаскивали сети, а на озеро опускалось невинное, словно только что вышедшее из рук Божьих, утро, Сын Марии шел по дороге вместе с Иаковом, старшим сыном Зеведеевым. Они уже оставили позади Магдалу, время от времени останавливаясь утешить женщин, оплакивавших зерно, и шли дальше, ведя разговор. Иаков тоже провел ночь в Магдале: его застигла гроза, и он остался на ночлег у одного из друзей, а перед самым рассветом поднялся и отправился в путь.

Шлепая по грязи в голубой полутьме, Иаков спешил добраться поскорее до Геннисаретского озера. Горечь от всего увиденного в Назарете уже начала униматься, оседать внутри него, а распятый Зилот стал далеким воспоминанием. Мысли его снова обратились к рыбачьим челнам, работникам и повседневным хлопотам. Он перепрыгивал через вырытые дождем ямы, над головой у него смеялось небо, смеялись и плакали деревья, с которых ниспадали долу капли дождя, просыпались птицы, радость Божья. Но когда уже рассвело, Иаков увидел опустошенные потопом тока и несущиеся по дороге в потоках воды пшеничные и ячменные зерна. Первые земледельцы уже высыпали на поля вместе со своими женами и подняли плач… И вдруг на опустошенном току он увидел склонившегося возле двух старушек Сына Марии.

Иаков сжал в руке посох и выругался. В памяти у него сразу же снова возникли крест, распятый, Назарет. И вот теперь распинатель оплакивает вместе с женщинами зерно! Грубой и жестокосердной была душа Иакова. Он унаследовал все черты отца – был резким, раздражительным, безжалостным – и совсем не походил ни на свою мать Саломею, святую женщину, ни на кроткого брата Иоанна. Сжав в руке посох, разгневанный Иаков двинулся к току.