Последнее искушение Христа

— Нагнись, равви, — сказала Марфа. — Она хочет тебе что-то сказать.

Иисус наклонился над Марией и поднял ей голову.

— Что ты сказала, любимая? Я не расслышал.

Мария собрала все силы:

— А еще он сказал, что тебя, равви…

— Говори!

— Распяли! — выдохнула она и снова лишилась чувств.

Марию отнесли в дом и уложили на постель. Марфа осталась с ней. Иисус вышел за ворота и направился в поля. Он задыхался. Сзади послышались шаги. Иисус обернулся и увидел арапчонка.

— Что тебе нужно? — рассердился он.

— Я боюсь оставлять тебя одного, Иисус Назорей. — Глаза арапчонка блеснули. — Ты можешь потерять разум, дать волю чувствам.

— Ну и пусть. Я хочу этого.

Арапчонок рассмеялся:

— Разве ты женщина, чтобы доверять снам. Это женшины плачут от всего, даже от счастья.

— Ты прав, а теперь помолчи.

Они поднялись на зеленый холм. Всюду в траве пестрели алые цветы ветрениц и желтые маргаритки. Воздух был напоен запахом чабреца. Внизу, среди маслин, Иисус увидел свой дом. Над крышей поднимался дымок. Иисус вздохнул с облегчением. Значит, женщины успокоились и снова хлопочут у очага.

— Пойдем обратно, — сказал он арапчонку. — И не будем им ничего говорить. Женщины слабы и нуждаются в сочувствии.

Прошло несколько дней. Как-то субботним вечером Иисус сидел на крыльце, держа на коленях самых младших сына и дочь. С утра шел дождь, но к полудню распогодилось, и теперь ветер гнал на запад легкие вишневые облака. В просветах между ними проглядывало небо, изумрудно-зеленое, как тучный луг. На крыше ворковали два голубя. Мария сидела подле Иисуса. Ее налитые груди вздымались.

На дороге показался путник. Он был навеселе и слегка покачивался. Увидев Иисуса, путник остановился и рассмеялся.

— А, мастер Лазарь! — Язык его заплетался. — На тебя любо-дорого поглядеть. Счастливчик! Годы бегут мимо твоих ворот, а ты восседаешь, точно патриарх Иаков в окружении своих жен, Лии и Рахили. Не так ли и у тебя две жены — Мария и Марфа? Одна, говорят, хлопочет по хозяйству, другая заботится о тебе. Ну а ты занят заботами о дереве, земле, женах и Боге. Может, хоть раз выглянешь за порог, посмотришь, что делается в мире… Ты слышал о Пилате? О Понтии Пилате? Чтоб ему на том свете кипеть в горящей смоле!

Иисус узнал подвыпившего путника и улыбнулся:

— Симон Кирениянин, верный Богу и вину. Ну здравствуй! Садись. Марфа, чарку вина моему старому другу.

Путник опустился на скамью и обеими руками взял кубок.

— Все меня знают, — сказал он гордо. — Никто не обходит стороной мою харчевню. Видно, и ты заходил ко мне, мастер Лазарь. Но не сбивай меня. Мы говорили о другом. Я спрашивал, не слышал ли ты о Пилате. О Понтии Пилате. Видел его когда-нибудь?

Арапчонок вышел во двор и, прислонившись к двери, прислушивался к разговору. Иисус напряг память.

— Серые ястребиные глаза, презрительный смех, золотой перстень… Больше я ничего не помню. Ах да, еще серебряный таз. Он омывал над ним руки. Вот и все. Наверное, мне это приснилось. Ты напомнил мне сон, Кирениянин, давний мучительный сон.

— Говорят, сны значат для Господа больше, чем реальность. Так вот, Господь наказал Пилата, — будь он проклят! — его распяли!

Иисус ахнул:

— Распяли?!

— Поделом ему! Вчера на рассвете Пилата нашли распятым на кресте. Видать, умом повредился.

Мария, увидев, что Иисус побледнел, прижалась к нему и погладила колени.

— Милый, ты устал. Поди приляг.

Солнце село. Потянуло прохладой. Кирениянин осовел и с трудом ворочал языком. Арапчонок подхватил его под руки, поднял и вывел за селение.

— Ступай откуда пришел, старый пропойца, — буркнул арапчонок сердито и указал на дорогу в Иерусалим.

Встревоженный, он вернулся обратно. Иисус лежал в мастерской и глядел в оконце. Марфа готовила ужин. Мария кормила грудью малыша и с беспокойством поглядывала на мужа. Арапчонок приблизился к Иисусу, глаза его горели.

— Ушел. Пустобрех. Наплел невесть что.

Иисус кусал губы. Он посмотрел на мальчика, хотел спросить что-то, но тот прижал палец к губам и улыбнулся:

— Спи.

Веки Иисуса опустились, морщины на лбу разгладились — он уснул.

На следующее утро, открыв глаза, Иисус почувствовал радость и облегчение, словно избежал какой-то опасности. Арапчонок уже встал и убирал мастерскую. На губах у него играла улыбка.

— Отчего ты смеешься? — спросил Иисус, подмигнув ему.

— Я смеюсь над вами, людьми, Иисус Назорей, — ответил арапчонок, приглушив голос, чтобы не слышали женщины. — Вся ваша жизнь — сплошной страх. Вы словно идете по канату, протянутому над пропастью.

Иисус улыбнулся:

— Вчера я споткнулся на этом канате, но спасся!

В комнату вошли Марфа и Мария, и разговор переменился. Женщины затопили очаг; день начался; со двора доносился веселый гомон — дети играли в жмурки.

— Марфа, Мария, неужели у нас столько детей? — улыбнулся Иисус. — Двор стал слишком тесен. Пора или расширять дом, или перестать рожать.

— Ну что ж, значит, расширим дом, — ответила Марфа.

— Вы только посмотрите на них! Точно белки, карабкаются на стены и деревья во дворе. Благословенно чрево женщины. Оно, как у рыбы, полно икры, и в каждой икринке — человек. Мы победили смерть.