Последнее искушение. Эпилог

— Погодите, суки! Вы еще пожалеете! Всю охрану разгоню! Я покажу, кто здесь хозяин! — поднявшись и стряхивая с себя налипшую слякоть, яростно крикнул им Голенко. — А вашего генерального сам с этой лестницы спущу!

Но парни лишь похохотали над его пьяными угрозами, не приняв, конечно, их всерьез, и он, матерясь, забрался в машину, задыхаясь от бессильной злобы.

* * *

Уголовный «авторитет» и его любящая подруга заканчивали ужинать и, изрядно накачавшись спиртным, уже обменивались горячими взглядами, как всегда, полные взаимного желания завалиться «у койку», когда на кухню подобно разъяренному вепрю ворвался Голенко. Как он вошел, они не слышали, и Оксана пожалела, что дала сыну ключи от своей квартиры. Дмитрий, который сумел поймать юриста и, зверски избив, заставил во всем признаться, подскочил к сидящему Резнику, грубо схватил за плечи и, развернув к себе, рявкнул:

— Значит, вот как ты, иуда, отплатил мне за все, что для тебя сделал? Разве нахапал бы столько, кабы не я? Недаром вас зовут — иудеи!

Но одесского бандита Резаного ему было не запугать. Стряхнув с себя его руки, он тут же вскочил на ноги. Ростом меньше Голенко на голову, почти квадратный, он был волосат, как горилла, и так же силен.

— Ты на кого хвост поднимаешь, падла? Уймись, пока не поздно! — с виду спокойно предупредил он, но рука его потянулась к заднему карману брюк.

Однако с горя по утраченным надеждам и хмельного отчаяния в Дмитрии вновь проснулась лютая ненависть к любовнику матери. Он «сошел с тормозов» и, не думая о последствиях, двинул кулаком в столь отвратную для него рожу.

Рука Резника уже дотянулась до пистолета, но Голенко разбил ему нос, и он, машинально утерев ею кровь, с молодой яростью набросился на противника, молотя его кулаками, как боксерскую грушу.

Не ожидавший такого бурного натиска Дмитрий растерялся, и этого Резнику хватило, чтобы превратить его лицо в страшную маску — сплошь в синяках и кровоподтеках. Но закаленному в портовых драках моряку терпеть боль было не впервой; он выстоял, и молодость взяла верх. Теперь уже тяжелые кулаки Дмитрия делали из старого бандита отбивную, и, понимая, что проиграл, Резник, выплюнув выбитые зубы, прохрипел:

— Все! Хана! Твоя взяла, падла!

Однако Голенко был беспощаден. Повалив Резника на пол, он продолжал его избивать, а тот из последних сил сопротивлялся, и, сцепившись, они катались по полу, круша посуду и мебель. Получая ответные удары, Дмитрий окончательно озверел и, войдя в раж, мертвой хваткой схватил противника за горло. Так бы и удушил до смерти, если бы не мать.

Сначала, когда началась драка, Оксана онемела от ужаса, а потом металась около них, пьяно причитая и хватая за руки, которыми они молотили друг друга. Разнять их так и не смогла, но когда сын стал душить любовника, схватила острый кухонный нож и, занеся над Дмитрием, испустила истошный вопль:

— Остановись, подонок, не то убью!

У нее был такой страшный вид, что сын выпустил горло врага и поднялся на колени, тяжело переводя дыхание. Этой мгновенной передышки хватило Резнику, чтобы выхватить из заднего кармана пистолет. Собрав остатки сил, бандит вскочил на ноги и направил его на стоявшего на коленях Голенко:

— Ну молись Богу, падла! Если он тебя примет.

— Илюша! Не делай этого! — взвизгнула Оксана, выронив нож и хватая его за руку, из-за чего выстрел, предназначенный ее сыну, попал в потолок.

— А ну, пошла, курва! — рявкнул на нее Резник, грубо отталкивая от себя, но пока высвобождал свою руку, Дмитрий подобрал кухонный тесак и с размаху воткнул ему в бок. Это был конец! «Вор в законе» захрипел, и ему сил достало лишь, чтобы выдернуть нож, после чего он свалился замертво, заливая пол кухни хлынувшей из раны кровью. Убийца остался стоять, тупо глядя на то, что наделал, а Оксана упала на труп любовника и, заливаясь слезами, целовала его волосатую грудь, повторяя как безумная:

— Илюшенька мой! Что же это такое? Илюшенька мой!

И когда до нее дошло, что он мертв, впервые в жизни потеряла сознание.

* * *

Оксана очнулась от того, что перетрусивший Дмитрий отчаянно тряс ее за плечо, приговаривая:

— Ну приди же в себя, ма! Ну приди же!

Она все еще лежала на трупе Резника, который стал уже остывать, и когда, ощутив его смертельный холод, осознала безвозвратность утраты, то взвыла, как раненая волчица. Ее сын-убийца некоторое время тупо наблюдал, как тяжело страдает мать, но потом снова занервничал и зло бросил:

— Все! Подбери сопли, ма! Не стоит из-за него мучиться! Туда ему и дорога!

Однако Оксана вновь уронила голову на столь дорогую для нее, но уже бездыханную волосатую грудь, и, поливая ее слезами, запричитала:

— Миленький мой Илюшенька! Что же ты меня оставил, безутешную? Я ли тебя не любила? И за что тебя погубил мой негодяй? Уж лучше бы он не родился на свет!

Внезапно Оксана прекратила рыдать, поднялась и с такой ненавистью взглянула на Дмитрия, что он, не выдержав ее взгляда, понуро опустил голову.

— Ты не сын мне больше, подлый убийца! — тихо, но твердо произнесла она и, указав на дверь, потребовала: — Уходи и никогда больше здесь не появляйся!