– Ну что, мать-героиня? Очухалась? – спросил он, увидев меня на пороге.
– Очухалась, что мне будет. Пап… в новостях было что?
– Если ты про три трупа почти в самом центре города, то было.
– Черт…
– Что, не успела предупредить? – усмехнулся отец, убирая пепельницу и садясь.
– Надеюсь, ты понимаешь, что у меня не было выхода? – тихо спросила я, садясь рядом с ним и беря покрытую татуировкой руку.
– Если бы я не понимал, то не звонил бы Маросейкину, – вздохнул папа.
– Дорого обошлось?
– По деньгам, – отрезал отец, – зато списали все на залетного.
– Спасибо…
– Не за что. Ты мне вот что скажи… как догадалась-то?
– Не я догадалась, пап. Никита это. Он все выяснил, все продумал, мне осталось только понаблюдать. Единственное, чего мы не рассчитали, так это того, что приедут эти архаровцы. Я немного иначе думала, – призналась я, поглаживая его руку. – Пап… а ты знаешь, кто эта девочка, у которой Соня была?
– Кто?
– Это… мамина дочь. Одна из двух. Вторая в больнице сейчас лежит, после аварии.
Щека отца дернулась, он выдернул руку из моих и отвернулся. Мне даже в голову не пришло, что он до сих пор переживает мамину измену, ведь столько лет прошло!
– Папа…
– Ты скажи, а что у тебя к Ираидке за претензии? – глухо спросил он, не поворачиваясь, и я поняла, что говорить о маме он больше не станет. – Зачем охрану к ней под окна посадила?
О, а я и забыла, что попросила Акелу приставить кого-то к Ираиде и ее сыну! Ух ты…
– Ты знаешь, там странная картина нарисовалась. Я так поняла, что мамаша Ираидкина замешана была в похищении. За Соней она присматривала, понимаешь? Женя на работе была целыми днями, а Анфиса эта гуляла с ней и с внуком.
– Сука… вот сука… – пробормотал отец. – Убью паскуду… ведь знала про Соньку, знала же!
– Папа, она не знала про мать. Я же видела, как она приехала, как в комнату вошла, как потом орала на мать и сына своего от греха подальше увозила.
– А какого же… она мне сразу не позвонила, а?!
– А ты для нее, папочка, всего лишь мешок с денежками. И ведет она себя с тобой соответствующе. И деньги со счета тоже она тырит, могу поспорить.
– Сашка, ты всех моих баб в этом подозреваешь.
– А все твои бабы в конечном итоге оправдывают мои подозрения.
Отец замолчал. Я тоже сидела тихо и наблюдала за ним. Интересно, о чем он думает сейчас? По папиному лицу никогда нельзя было понять, что происходит у него внутри, он умел не выражать эмоций, и это всегда меня удивляло, потому что на моей моське сразу же все было написано.
– Ты… видела ее? – вдруг спросил папа, и я встрепенулась:
– Кого?
– Эту… девочку… – вывернул он.
– Нет. И не хочу.
– А я бы посмотрел, – со вздохом признался отец, – я ж их трехлетними видел – одинаковые были, как пивные бутылки.
– Мне это неинтересно.
– Злая ты, Сашка.
Мне очень хотелось заорать и объяснить родителю, что эта «девочка» похитила моего ребенка и только по непонятному стечению обстоятельств не сразу отдала людям Меченого. Если бы не Никита, если бы не мое умение стрелять – неизвестно, где сейчас была бы Соня. И мне абсолютно все равно, похожа ли она на маму. И вообще, большое счастье, что мы не родня по крови – вот уж не думала, что так скажу. Удивительно только, что папа не понимает, как больно делает мне такими вопросами и своим сожалением в голосе.
– Ты не сердись, – проговорил он, дотягиваясь до моей руки, – не сердись, Саня. Надо девкам помочь как-то. Ничего поделать не могу, любил я ее.
И тут меня прорвало:
– Любил, да?! Ну, так удочери этих ее сосок! Удочери, что же ты?! Они хоть жене твоей родные будут, не то что я!
Я вскочила и выбежала из комнаты, на ходу вытирая брызнувшие из глаз слезы. Не помня себя, влетела в гардеробную, наскоро оделась и понеслась в гараж. С сожалением посмотрев на стоявший в углу мертвым грузом мотоцикл, села в машину и выехала во двор. Илья без лишних слов открыл ворота, и я, оказавшись на улице, изо всех сил вдавила педаль газа в пол так, что машину едва не развернуло на сто восемьдесят градусов. Выехав из поселка, я поняла, где именно хочу оказаться как можно скорее. В спортклубе у мужа, там, где меня поймут.
Не знаю, почему, но слова отца обидели меня так, что стало больно дышать. Вроде бы ничего крамольного – а обидно, так обидно… Любил он ее! Она его предала, бросила с тремя детьми – а он ее любил, видишь ли! А я теперь домой не хочу возвращаться, в тот дом, где ее даже не было никогда, ничего ее не было, ни одной вещи, кроме пледа. Это