Последнее японское предупреждение

Упражнялась я еще минут тридцать, расстреляв довольно приличное количество патронов. Зато во всем теле появилась приятная усталость, даже мышцы слегка заныли – все-таки стрельба требует напряжения, это физический труд. К счастью, с неба перестала сыпаться отвратительная мелкая морось, и я смогла почистить винтовку здесь же, чтобы не возиться с этим делом дома с риском быть замеченной. Теперь останется только незаметно вернуть ее назад в сейф – и все.

На обратном пути Никита снова заговорил о музее:

– Так я не понял, вы к чему про экспозицию-то заговорили?

– Хочу брата твоего попросить: пусть с Ольгой сходят.

– Да зачем?

– А затем. Паршинцева разбирается в иероглифах, понимаешь? Ведь под клинком явно была табличка – кем сделан, когда… и иероглифы тоже – клеймо, понимаешь? У каждого мастера клинок подписан. Ольга срисует и принесет мне, а уж я тут с книгами посижу, благо у нас их целая библиотека. Сдается мне, что с этим клинком что-то не то.

– То есть вы думаете, что он может быть и не настоящим? – спросил Никита, вглядываясь в мокрую дорогу, и я кивнула:

– Вполне. Ты вот, к примеру, знаешь, что в Японии за всю историю было около тринадцати тысяч изготовителей мечей? И у каждого своя подпись. Но ведь иной раз и имена совпадали, и кто-то из сыновей ставил имя предка просто из уважения. А во время Второй мировой так вообще нашлепали подделок и подписей на них наставили – просто для престижа.

– Это вы откуда взяли?

– Акела как-то рассказывал, он же специалист. К тому же он может разобрать подпись на древнем кандзи, а сейчас даже в Японии не каждый это может. А он, как ты понимаешь, занимался, поскольку в мечах разбирается.

Никита взъерошил рыжие волосы и пробормотал:

– Господи, сколько ж ерунды может засесть в одной человеческой голове… Ну, ладно, допустим, Савку я попрошу, и в музей они с Ольгой прогуляются, им все равно, где за ручки держаться. А дальше-то что?

– А дальше – исходя из информации, – уклончиво отозвалась я, потому что сама еще не совсем понимала, с чего это меня так тянет в музей. Но интуитивно чувствовала, что там может быть ключ к разгадке.

Убрать винтовку я успела без лишних хлопот и даже успела принять душ и переодеться, а также спрятать на балконе мокрый камуфляжный костюм, в котором ездила. И все бы хорошо, если бы за ужином меня не «сдала» собственная дочь…

Все шло тихо-мирно, никто не орал, спокойно ужинали, и Акела впервые за долгое время был не так мрачен, и тут…

– А мама сегодня за грибами ездила, – объявила Соня, облизывая ложку после творожного десерта.

Отец и муж как по команде уставились на меня, а я готова была провалиться под стол.

– И как? – вкрадчиво поинтересовался Акела, прекрасно знавший, что я в жизни не отличу поганку от сыроежки, а грибы видела только на столе в виде блюда. – Много набрала?

– Ничего не набрала, – тут же влезла дочь и вздохнула: – Только зря костюм намочила, так и висит теперь на балконе, весь в песке и грязный.

О, черт! Эти глазастые разговорчивые дети…

– А ну-ка, Сонюшка, помоги-ка бабе Гале посуду в машинку загрузить, – негромко распорядился папа, и Соня мгновенно ускакала в кухню.

Я же чувствовала себя так, словно меня застали в постели с любовником. И даже это выглядело менее угрожающим, чем то, что произошло сейчас.

– Грибы, значит? – протянул Акела, постукивая пальцами по столу. – Хорошо придумала.

– Саш, я объясню…

– А не надо, – муж оттолкнулся от стола и встал, – не трудись придумывать новое вранье.

Он вышел в прихожую, я услышала, как открывается дверь, и вся обмерла от страха – неужели он соберется и уйдет? Но нет – Акела звал Никиту. Телохранитель явился буквально тут же и по моему лицу понял, что мы опять попались. Я украдкой покачала головой, давая понять, что врать не нужно, лучше рассказывать правду.

– Ты, говорят, тоже грибник? – начал Акела, окидывая долговязую фигуру телохранителя тяжелым взглядом единственного глаза.

– И в мыслях не было, – сказал Никита.

– Я так и думал. Ну, и куда же вы ездили? Раз уж не грибники совсем?

– На карьер.

– Ах, на карьер? Понятное дело. Куличики лепили? Говорят, Александра Ефимовна вся в песке вернулась.

– Не ерничай, Акела, – поморщившись, ввернул папа, – понятно же, что он не виноват, ему куда сказали, туда он и повез.

– А это я как раз понимаю, – повернулся к нему Акела, – это понимаю. Не понимаю другое – уговор был, а звонка не было. Как так?

И тут до меня дошло. Акела велел Никите обо всех моих передвижениях отзваниваться ему, но Никита, разумеется, не мог меня подставить. Зато я своими секретами подставила сейчас его.

– Саша, послушай. – Я встала и отгородила телохранителя от мужа, словно пытаясь защитить. – Ты ведь понимаешь, что это я виновата. Так зачем весь этот цирк? Я все могу объяснить.

– Ты можешь, я не сомневаюсь, – кивнул Акела, – только вот будет ли в твоих объяснениях хоть слово правды? Не думаю!

– Никс, свободен, – распорядился папа, понимая, что дальше уже последует семейная сцена, и нечего устраивать зрелище для охраны.

Никита вышел, а папа, мгновенно смекнув, что к чему, заговорил, вертя в руках пачку «Беломора»: