Последнее дело Холмса

– Это мой брат Майкрофт. В таких случаях хорошо иметь кого-нибудь своего, чтобы не брать в поверенные наемных людей. Но надо подумать, что нам делать с Мориарти.

– Так как мы едем с экспрессом и сразу же попадем на пароход, то, мне кажется, мы совсем отделались от него.

– Вы, очевидно, не обратили внимания, милый Уотсон, когда я говорил, что по уму этот человек равен мне. Нельзя же допустить, чтобы я, преследуя кого-нибудь, растерялся от ничтожного препятствия. Почему вы думаете, что он растеряется?

– Что же он сделает?

– То, что сделал бы я.

– А что бы вы сделали?

– Заказал бы экстренный поезд.

– Но ведь это будет поздно.

– Нисколько. Наш поезд останавливается в Кентербери, а до отхода парохода проходит по крайней мере четверть часа. Он догонит нас.

– Можно подумать, что мы преступники. Прикажите арестовать его тотчас же по приезде.

– Это значило бы погубить работу трех месяцев. Мы поймали бы крупную рыбу, а мелкая ушла бы из сети. А вот в понедельник мы поймаем всех. Нет, арест немыслим.

– Что же нам делать?

– Мы выйдем в Кентербери.

– А потом?

– Потом проедем по соединительной ветви в Ньюгавен, а оттуда в Диепп. Мориарти опять сделает то же, что сделал бы я. Он проедет в Париж, увидит наш багаж и будет поджидать нас два дня в помещении для хранения багажа. А мы приобретаем пару ковровых мешков, поощрив таким образом промышленность тех стран, по которым путешествуем, и спокойно проедем в Швейцарию, через Люксембург и Базель.

Я был слишком привычный путешественник, чтобы потеря багажа могла расстроить меня, но, признаться, мне было неприятно скрываться и укрываться от человека, за которым числилось столько страшных преступлений. Однако было ясно, что Холмс понимал положение лучше, чем я. Поэтому мы вышли в Кентербери, где узнали, что поезд в Ньюгавен отходит только через час,

Я смотрел печально вслед быстро исчезавшему поезду, уносившему мой багаж. Холмс дернул меня за рукав и указал в даль по линии железной дороги.

– Видите! Уже! – сказал он.

Вдали, в Кентских лесах, показалась тонкая струйка дыма. Минуту спустя, мы увидели мчавшийся паровоз с одним вагоном. Едва мы спрятались за грудой багажа, как он с шумом и грохотом пролетел мимо, обдав нас струей горячего пара.

– Вот он проезжает мимо, – сказал Холмс вслед вагону, покачивавшемуся и подскакивавшему на рельсах. – Как видите, есть граница догадливости нашего приятеля. Нужна необыкновенная проницательность для того, чтобы вывести заключение, к которому пришел бы я и на основании которого я стал бы действовать.

– А что бы он сделал, если бы ему удалось догнать нас?

– Нет ни малейшего сомнения в том, что он попытался бы убить меня. Однако эту игру ведут двое. Теперь вопрос такой, позавтракать нам здесь раньше обыкновенного времени или поголодать, пока не доберемся до буфета в Ньюгавене.

За ночь мы доехали до Брюсселя и пробыли там два дня, а на третий отправились в Страсбург. В понедельник утром Холмс телеграфировал лондонской полиции, и вечером, при возвращении в гостиницу, мы нашли ответ. Холмс разорвал телеграмму и с проклятием швырнул ее в камин.

– Так и надо было ожидать! – со стоном проговорил он. – Он бежал.

– Мориарти?

– Поймали всю шайку, за исключением его. Он ускользнул. Конечно, меня не было и некому было бороться с ним. Но ведь мне казалось, что я дал им в руки все необходимое. Я думаю, вам лучше вернуться в Англию, Уотсон.

– Это почему?

– Потому что теперь я опасный товарищ. Он проиграл дело своей жизни. Он пропал, если вернется в Лондон. Насколько я понимаю его характер, он употребит теперь всю свою энергию на то, чтобы отомстить мне. Он так сказал и во время нашего короткого свидания, и я думаю, что он сдержит свою угрозу. Я советую вам возвратиться к своему делу.

Конечно, такой старый служака, как я, и в то же время старинный друг его, не мог согласиться на подобного рода просьбу.

Мы полчаса спорили в столовой гостиницы в Страсбурге, и в ту же ночь поехали дальше в Женеву.

Целую неделю мы бродили по прекрасной долине Роны и затем через проход Жемми, еще покрытый глубоким снегом, пробрались в Интерлакен и Мейринген. Места были удивительно красивые: свежая весенняя зелень внизу давала яркий контраст девственной белизне снега вверху. Но было ясно, что Холмс ни на одно мгновение не забывал о тени, омрачившей его жизнь. В альпийских деревушках, в уединенных горных проходах, везде – по его взглядам, пристально бросаемым в лицо каждого прохожего, я чувствовал его уверенность, что где бы мы ни были, нам не избежать опасности, следовавшей за нами по пятам.

Однажды, помню, мы проходили через Жемми и шли вдоль берега меланхолического озера Даубен; вдруг с вершины горы оторвалась громадная каменная глыба и упала в озеро позади нас. Холмс бросился к горе, поднялся на нее и, вытянув шею, стал осматриваться. Напрасно уверял его проводник, что падение камней весной обычное явление в этой местности. Холмс ничего не сказал, но посмотрел на меня взглядом человека, который видит подтверждение своих мыслей.