После всех этих лет

У убийцы должна была быть причина. Я не могла поверить, что это был спрятавшийся за кленом ночной грабитель, который, увидев, что Ричи украдкой пробирается в дом, подумал: «Вот повезло!». И что это за грабитель, который не ограбил? Рядом с тостером на кухне Гевински оставил опись ценностей, обнаруженных у жертвы. Часы Картье, кредитные карточки, его фотография «в обнимку с женщиной», водительское удостоверение, триста сорок долларов наличными в бумажнике, купюрами по двадцать долларов, в карманах ключи, девяносто шесть центов мелочью и мятные таблетки без сахара.

— Рози! — крикнула моя мать, хотя я была совсем рядом. — А кто эта тощая рыдающая особа?

— Жена его клиента, — сказала я шепотом, но, конечно, все повернулись туда, куда смотрела моя мать — на Джоан Дрисколл, на лучшего друга Ричи.

— Посмотри на эти вывернутые колени!

— Мама, здесь похороны. Тише.

Все, что можно было, Джоан сделала с собой. Ее прямые волосы, выкрашенные в неестественный сине-черный цвет, были завиты ровно настолько, что кудри едва касались плеч. Она походила на Веронику, богатую девочку из комиксов Арчи. Изящной формы нос, подчеркнуто рельефный с ямочкой подбородок, бедра явно после пластической операции и совершенно новая грудь. Два шара размером с волейбольный мяч возвышались под жакетом ее модного с короткой юбкой шелкового костюма.

Алекс тоже увидел ее. Глаза его расширились. Он пытался локтем толкнуть брата, но безуспешно.

— Эй, — промычал он Бену, — посмотри на новые сиськи Ходжо.

Под влиянием таблеток Алекс не очень отдавал себе отчет, что находится на похоронах отца. Я повернулась, чтобы остановить его, и в этот момент увидела, что он пытается привлечь внимание Джоан Дрисколл, проводя языком по губам с притворной похотливостью.

— Ходжо, — тихонько позвал Алекс. Это прозвище он придумал сам. «Джо» от Джоан, «Хо» от «хоор» — шлюха. Он стал называть ее так после того, как однажды она пришла к нам на ужин в платье с глубоким декольте и вместо того, чтобы просто поздороваться, подняла подбородки мальчиков и нежно поцеловала прямо в губы. Ричи был смущен. Сдержан. Маленькие шалости Джоан. Безобидные, шутки. Но мальчики уже не были детьми. Его «дорогой друг». Называть ее «дорогой друг» он стал, взяв пример с нее: В Нью-Йорке все или никто, или «дорогие друзья»^

Джоан рыдала слишком сильно, чтобы услышать Алекса. Но от внимания ее мужа Тома почти ничего не ускользало. Впрочем казалось, его ничто и не задевало. Ни насмешка рокера над сексуальностью его жены, ни мое присутствие, ни смерть Ричи. Он видел все: раввина, Джессику, полицейских с уже готовым обвинительным вердиктом, меня, мою мать. Он видел, что его расхождение с женой велико, как Большой Каньон. Как мог он это допустить? Как мог он на ней жениться? Что заставило мальчика, которого я отлично знала, выбрать такую жизнь? Как он мог выносить ее?

Том обнимал ее, и его рука слегка вздрагивала от каждого ее всхлипывания. Сам он оставался абсолютно неподвижным. Никаких эмоций. Мертвые глаза.

Раввин равнодушно произнес: «Аминь». Толпа зашевелилась, ожидая, когда он позволит разойтись. В тот момент, когда Ходжо подняла голову, а Том опустил Руку, У матери наступил резкий момент просветления. Она перевела взгляд с белого, без возраста, без морщин лица Ходжо на мужчину рядом с ней. Она прищурилась, затем вытаращила глаза и широко улыбнулась.

Томми Дрисколл! — закричала она через могилу. — У него такое же лицо, как у его отца.

Не надо, мам.

Такой же нос, — пробормотала она. — Слишком большой для ирландца. В доме все говорили, что в них должна быть итальянская кровь.

Затем она закричала еще громче:

— Томми! Толпа замерла.

Мама, успокойся, пожалуйста.

Заткнись, девочка, — сказала она и рванулась вперед. — Томми!

Я обняла ее и взяла за руку.

— Ты не должна говорить с ним сегодня. Ты разговаривала с ним на нашей серебряной свадьбе. Под большим навесом. Помнишь? Я подвела его к тебе и представила. Он сказал, что рад видеть тебя снова, а ты сказала, что не забудешь его миллион лет.

Но я не сумела отвлечь ее.

— Томми!

Глаза Тома встретились не с моими, а с ее глазами.

— Это я, Томми, миссис Бернштейн.

Он кивнул. Уголки его рта задвигались. Мать приняла это за улыбку.

— Видишь? — сказала она. — Это он.

До того, как Бен или я успели схватить ее, она суетливо засеменила вокруг могилы, расталкивая других участников траурной церемонии, чтобы пробить себе дорогу к процветающему бизнесмену Томасу Дрисколлу.

— Томми, а твоя мама умерла? — она была возбуждена, когда мы с Беном догнали ее.

Бен крепко схватил ее за руку.

— Что с тобой, бабуля?

Он прижал ее к себе, не давая возможности видеть Тома Дрисколла, что было весьма полезно, так как никто — ни Гевински, ни Касс, ни Стефани, ни Джессика, в Ходжо, ни Том не услышали ее. Ее услышали только мы с Беном.

— Рози, — бормотала она, звук заглушала массивная грудь Бена. — Сколько вам было? Семнадцать? Восемнадцать? О, я думала, я умру, когда застала тебя и Томми Дрисколла совершенно голыми.

Глава 8