После войны

— Отрезать пришлось, когда в госпитале лежала, — с улыбкой отмахнулась она. — А ты стал старше, — карие глаза вновь повлажнели, а тонкие пальцы легко, почти невесомо коснулись моего виска. — Гораздо старше, как будто тебе не тридцать, а почти пятьдесят.

— Честно говоря, за время пути домой с фронта я пострадал сильнее, чем за всю войну, — рассмеялся я.

— Дурачок, — вздохнула она, через силу улыбнувшись. — Обермастер уже, а всё одно — мальчишка!

— Пятидесятилетний мальчишка… Не знаю даже, обижаться или радоваться!

— Глупый! И курить вот тоже начал, — Веселена недовольно наморщила курносый нос.

— Поругать же некому было, — я пожал плечами, не выпуская девушку из объятий и чувствуя, как в груди разливается необъяснимое тепло, а всё тело переполняет невероятная лёгкость. — Теперь, считай, бросил. Если, конечно, ты согласишься со мной поехать…

— Шантажист, — она весело пихнула меня кулачком в бок.

Мы до поздней ночи бродили по городу, и говорили, говорили, говорили…

И только теперь я, наконец, понял, что война кончилась. Да, умом знал об этом, радовался, но — только умом. Сердце же, кажется, ждало обещанной встречи, а до этого отказывалось верить. Для него война длилась с того последнего письма, и закончилась только теперь. В этом городе, так и оставшемся непокорённым, где наши войска раскрутили колесо истории посолонь.

"От границы мы землю вертели назад,
было дело сначала.
Но обратно её закрутил наш комбат,
оттолкнувшись ногой от Урала.
Наконец-то нам дали приказ наступать,
отбирать наши пяди и крохи.
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
и едва не зашло на востоке!
Мы не мерим землю шагами,
понапрасну цветы теребя.
Мы толкаем её сапогами -
от себя, от себя, от себя…"[10]