После третьего звонка…

Все он делал правильно. Убежден. Но как это доказать? Успеха нет – расчет неправильный. Преступник-то не пойман! Значит, все действия ошибочны. Раз так – прав «Граммафон»?

Да не в нем суть. В конце концов, у кого не было нераскрытых дел? И начальство многих не жаловало. Не это главное. Здесь – особый случай. «Нахлебник» издевается, водит за нос. А он, не может разгадать его ходов.

Литвин не любил поражений, как и все нормальные люди. Они выводили его из равновесия, подрывали веру в себя. Другое – когда хвалят. Виду он не показывал, но похвала, даже самая небольшая, здорово помогала в работе.

Ныне такого допинга не получишь. Одни разносы. И, – тут не возразишь, – по делу.

Что-то сегодня и Петя-Петр не встретился. Сессия, что ли? Да вроде рано.

Начался спектакль. Георгий внимательно следил за действием, подавляя в себе желание оглянуться на зал. Может он, черт возьми, посмотреть спектакль, не забивая мозги всякой ерундой? Стать хоть на вечер простым человеком, ради собственного удовольствия посетившим театр, а не для того, чтобы искать всяких подлецов?

Розовый фонарь бил в глаза. На сцене разбивалось счастье героев, рушились надежды, а он светил, ярко и весело. Он казался чужим, лишним, нелепым. Но когда один из героев набросил на него темную ткань, и свет фонарика запутался в тяжелых складках платка, стало ясно, что он просто необходим, что без его света жить героям спектакля невозможно.

Литвин увлекся пьесой. Проникся сценическими бедами, забыв о своих. Плохое настроение стало исчезать.

В антракте он не пошел в буфет, хотя хотелось есть. В шумной очереди можно было потерять хрупкое чувство сопереживания героям, судьбы которых он только что узнал. Лучше покурить. Говорят, табачок голод обманывает. Он вышел из подъезда, достал сигарету.

– Позвольте прикурить, – обратился к нему интеллигентный человек в очках.

Литвин машинально щелкнул зажигалкой, которую вертел в руках. Мужчина прикурил, поблагодарил его и, уже отходя, поинтересовался:

– Ульянов сегодня играет?

Литвин неопределенно пожал плечами – в разговоры вступать не было желания.

На другой стороне старой улицы притормозила темная машина. Водитель, приоткрыв дверцу, протер стекло.

Георгия словно ударило током. Он понял! Все понял!..

– Да, – радостно крикнул он в спину уходящему мужчине, – все играют. Все!

И бросился к автомату. Необходимо, просто до зарезу необходимо, посоветоваться с Володькой Астаховым. Это он, Литвин, дурак. А Володька умница! Надо было чаще в театр ходить!

Только бы застать его дома…

…В начале второго действия темная ткань упала с фонарика. Розовый луч снова весело ударил по глазам…

15

Астахов был невозмутим. Он остановился и не без удовольствия оглядел себя в высоком зеркале. Темный строгий костюм «а ля лорд» подчеркивал элегантную статность мужчины в расцвете лет, не обременённого никакими проблемами.

Литвин с завистью посмотрел на приятеля. То ли, действительно не волнуется, то ли великолепно владеет собой.

Астахов неторопливо повернулся и сказал, в соответствии со своим видом весомо растягивая слова:

– Пойдемте, Жорж, походим пока по фоэ-э…

Да, да, именно «э». Литвин едва удержался, чтобы не съязвить. Но сегодня не до того. Он безропотно подошел и они двинулись вперед неторопливым шагом. Астахов вальяжный и солидный, с ранней сединой на висках был похож на молодого преуспевающего дядюшку, назидательно поучающего переростка-племянника с озабоченным лицом.

Как здесь не поволнуешься? Из всех театров Астахов выбрал именно этот. Потом три дня они ждали подходящий спектакль. И через несколько десятков минут будет известно со щитом завтра придет Литвин или… Про «или» лучше не вспоминать. До чего ж хорошо сейчас Астахову!

– Ну, ты чего переживаешь? – угадав его мысли, спросил Володя. – Банальное задержание.

– Задержание, – проворчал Литвин. – Вдруг не придет, кого тогда задерживать будем?

– Придет, – с уверенным спокойствием ответил Астахов. – Ты на публику посмотри! Ходячая выставка драгметаллов и редких камней. Наглядная демонстрация возросшего уровня жизни… Придет. Он давно не «работал», а деньги, наверное, уже нужны. И потом, мне всю ночь снились суслики.

– При чем тут суслики?

– А это – к удаче. Пособия по черной магии читать надо, просвещаться. У меня, между прочим, «сонник» – настольная книга!

– Слушай, шутки твои, знаешь…

– Знаю, знаю. Лучше на меня позлись, чем попусту дергаться. Может, пойдем покурим?

– Не могу я… Обкурился, – признался Георгий. – Не знаю, как в антракте дымить буду. От одного вица сигарет воротит.

– Нервы… – пожал плечами Астахов. – Не волнуйся ты так, все будет нормально. Вот увидишь. В перерыве, как миленький высветится.

– Твоими бы устами…

– Ладно, ладно… Пошли в зал. Хватит выхаживать.

Весь первый акт Литвин сидел как на иголках, всматриваясь в темноту зала, пытаясь даже заглянуть на последние ряды. Дважды его вежливо попросили не вертеться. Астахов, сидевший рядом, ехидно хмыкнул.

Наконец, в зале зажгли свет. Литвин вскочил и заспешил к выходу. Владимиру пришлось даже слегка придерживать его.