После свадьбы

В быстром взгляде Геннадия Шумский поймал выражение превосходства человека, который знает его слабое место и намерен сейчас в это место ударить. Он сразу сбавил тон, но было поздно.

— Та-а-к, — протяжно сказал Геннадий. — У меня удобная позиция. Та-ак. А у тебя какая? — Он подождал и усмехнулся. — У тебя вообще никакой.

«Вот, — тоскливо подумал Шумский, — вот, дождался».

— Мы должны подходить к любому вопросу ответственно, — торопливо начал он вслух. — Партия доверила комсомолу послать лучших представителей на укрепление сельского хозяйства. Наш долг — сочетать эту почетную задачу с индивидуальным подходом… — Он пытался говорить так же уверенно, как говорила Вера, но получалось у него наигранно, крикливо, и он сам это со стыдом слышал.

Пожав плечами, Геннадий отошел в глубь комнаты. Шумский повернулся к Вере, она подняла свои длинные, прямые брови, как бы отталкивая этим движением его слова, на которые незачем отвечать.

На колченогом столике, накрытом кумачом, стояли призы заводских спортсменов. Геннадий машинально взял один из кубков, подержал его, прижимая к металлу горячие ладони. Матовые следы быстро сбегали, открывая зеркальную поверхность и надпись на ней: «Победителям лыжного кросса — команде Октябрьского завода…» Затем шли фамилии, и среди них рядом: Малютин и Рагозин. Геннадий в тот раз обошел Игоря на последнем этапе. Зато Игорь всю дистанцию прокладывал лыжню. Геннадий несколько раз предлагал ему смениться, но Игорь продолжал идти первым, только перед финишем уступил.

— Ну, так как же, — услыхал он жалобный голос Шумского, — будем другого выделять?

— Почему? — сказала Вера. — Малютин — знающий техник-механик. То, что требуется. Более подходящих кандидатов у нас нет. Какие же причины у вас для отвода? Потому что у Малютина дружок — член комитета?

Геннадий стиснул кубок.

— Да, Малютин — мне друг. Мы с ним пять лет в одной комнате, кровать к кровати… Вера, у тебя есть душа или там распределительный валик? Человек только женился, месяц всего как комнату получил. Мы же сами за него хлопотали. Шумский тут про доверие передовицу жевал. А за что ты это самое доверие Малютину оказываешь? А? За то, что он на совещании не выступил? Тебя не поддержал? В наказание, значит, выдвигаешь его. В отместку, из-за личной обиды.

— И тебе не стыдно? — спросила Вера, недоуменно вглядываясь в Геннадия.

Шумский заметил, как под ее взглядом Геннадий покраснел. Это удивило Шумского, потому что Геннадий был не из тех, кого можно смутить, особенно таким вопросом. Ему показалось, что между Верой и Геннадием идет сейчас какой-то другой, скрытый от него разговор.

— Коммунисты, пожилые люди едут. Ты что, слепой? Не видишь, что творится кругом? — говорила Вера. — После пленумов, когда выяснилось, сколько у нас запущенного в сельском хозяйстве, ты рассматриваешь посылку в деревню как несчастье! Мобилизация идет, а ты ноешь над своим Малютиным.

Слова она произносила почти те же самые, что и Шумский, но почему-то у нее они звучали не как вычитанные из газеты, они шли из ее души, веские, спокойные.

— …Я тебя считала принципиальным человеком, — произнесла она задумчиво, и прямые брови ее сомкнулись.

— У тебя все беспринципные, — возмутился Геннадий. — А ты что, всегда прямо грудью на дот идешь? А?

Вера молчала.

И Геннадий снова почему-то смутился. Вера подошла к вешалке, сняла пальто.

— Если вы замените Малютина, это будет нечестно. — Она громко притопнула ногой, надевая галошу. — Я завтра на комитете все равно выдвину его.

— Не пугай, — вяло отозвался Геня.

— До свидания, — сказала Вера и ушла.

Шаркая щетками последних уборщиц, в здании заводоуправления располагалась вечерняя тишина. Только напротив комитета, в редакции многотиражки, трещала машинка. Ее стук больно отдавался у Шумского в висках.

— Пожалуй, она права? — вопросительно начал Шумский. — Конечно, с ее стороны не очень-то… — Он переложил анкету Малютина в общую пачку. — Но и у тебя, брат, тоже неубедительно. По другим кандидатам ты не возражал.

Геннадий медленно поставил кубок на место. Слова Шумского не доходили до него. Воспринималась лишь интонация — ожидающе растерянная.

Геннадий подошел к окну. Отсветы мартена обагрили разъезженную дорогу, клумбы, присыпанные свежим снегом, и посреди них бетонную русалку. По обочине дороги, скрываясь в тени простенков и вновь появляясь на фоне полыхающих огнем окон мартена, шла Вера. Отсюда она казалась маленькой и хрупкой. У железнодорожного переезда Вера остановилась. Геннадий ждал, что она сейчас обернется и увидит его в окне. Но Вера своей размеренной, четкой походкой поднялась на насыпь и скрылась за переездом.

Шумский приготовился к откровенному разговору. Он готов был уступить, согласиться, принять чью-нибудь сторону. Когда он слушал Веру, ее доводы казались ему неопровержимыми. А когда слушал обвинения Геннадия, то убеждался, что прав Геннадий. Ему было мучительно стыдно за свою нерешительность.