Даже тот факт, что он не стал смотреть на результаты теста ДНК, который нужно было сделать для оформления отцовства, говорит о том, что он действительно мне доверяет. Сказал, что ему не нужны никакие подтверждения, и я поверила. Потому что слишком хорошо его знаю и могу определить, что он говорит искренне, а что для галочки, потому что надо. Демид открыт в своих эмоциях и никогда не стеснялся выражать свое мнение, даже если это выставит его в плохом свете. Я уже чувствую, что готова к большему. Готова сказать ему да.
Я отсутствую буквально минут двадцать. До аптеки недалеко, и народа там немного, поэтому я быстро возвращаюсь домой, но только тревожное чувство не дает покоя. И я знаю, что со мной. Это укоренившийся страх — я боюсь перемен, плохих новостей, я боюсь улыбаться и радоваться, потому что на смену радости приходит грусть. Не могу себя отпустить и окончательно поверить в счастье. Тем более враги не повержены. Они где-то лелеют свои гадкие планы, и я опасаюсь, что они сделают новый шаг.
И когда я вижу в окне дома высокий мужской силуэт, отчего-то мгновенно понимаю, что нужно ускорить шаг и рвануть внутрь. Молниеносно осматриваюсь. Машины Демида нет на месте, а значит, это не он.
С запыхавшимся сердцем бросаюсь через порог, чуть не падаю, а в гостиной застаю ужасную картину, от которой хочется заверещать. Особенно потому, что Соня и Рита улыбаются и сидят со спокойными лицами, а Алик… Алик держит в руках моего сына! Выглядит все так мирно, а на самом деле у меня ощущение, что в гостиной находится маньяк, готовый на самые страшные злодеяния. Внутри все вопит от первобытного страха за ребенка, сердце ухает где-то в горле, с губ почти срывается крик, но я не хочу напугать малыша, поэтому медленно подхожу к мужчине и протягиваю руки. Угрожающе шепчу:
— Отдай мне его!
— Эля, ну что ты? Смотри, как хорошо он сидит у меня. Я ему нравлюсь. Да, Димон? Алик так спокойно проговаривает слова, так медленно, что мне кажется, это галлюцинация. Сон. Не может он находиться тут и вести себя как ни в чем не бывало!
— Отдай мне ребенка и уходи! — повторяю, не сдавая позиций. — Тебе здесь не рады.
Глядя на меня исподлобья, Алик идет к няне и отдает ей малыша. Со спины я не вижу, но он точно улыбается, потому что она растягивает губы в неловкой улыбке в ответ.
— Элечка, — объясняет, видя мою напряженность. — Я впустила гостя без звонка вам, вы извините. Он принес цветы и конфеты. Игрушки детям. Сказал, что давний друг семьи, и Соня его узнала. Все в порядке?
— Да, конечно, мы переговорим, а вы пока заберите детей в детскую, хорошо?
Няня уходит вместе с детьми, а я стою напротив Алика и пытаюсь прийти в себя.
— Ты не должен был приходить! — говорю с горячностью, обнимая себя руками.
— Эля! Успокойся, что с тобой?
— Ты спрашиваешь, что со мной?
— Да! Смотришь на меня, как на бандита какого-нибудь! Что, ты думаешь, я могу с ребенком сделать? Чуть не вырвала из рук. Я что, похож на того, кто может обидеть беззащитного малыша?
Как хорошо он сейчас играет. Не знала бы правды о нем, поверила бы в искренность и доброту, которыми лучатся его глаза. Но, в сущности, что я знаю? Ничего мы с Демидом не можем доказать. Но и изображать радушие я не в силах! Только Алик мог сотворить то зло, что разрушило нашу с Демидом семью!
— Что тебе нужно, Алик? — спрашиваю устало, прикрыв глаза и пытаясь дышать. — Нашей дружбе конец.
— Но почему, Эля? Что я сделал? Это Демид запрещает тебе общаться со мной? Видит угрозу во мне?
— Хватит, Алик! — пресекаю его фальшивые стенания. — Мы оба знаем, что ты сделал. Прекрати свои игры. Я была к тебе со своей душой, а ты! Как ты мог?!
— Это я! Я был к тебе со своей душой! — вдруг начинает он злиться, подается вперед и тычет себе в грудь пальцем, глаза сверкают разгорающимся гневом. — Я помогал тебе, был тебе другом, а ты смотрела только на своего Демида, который тебя вышвырнул на улицу с ребенком на руках! С ним ты живешь, простила его, а меня — прогоняешь?! Подозреваешь в чем-то?! В чем ты меня обвиняешь, Эля?
— Алик, зачем мне говорить это вслух? Чтобы ты отрицал свою вину? — с горькой усмешкой отворачиваюсь и смахиваю слезу.
— Я люблю тебя, Эля, я дал бы тебе все! Но ты выбрала его.
Поворачиваю голову и смотрю на мужчину, который стоит напротив со сжатыми кулаками и бледным лицом. Нет, он не похож на маньяка или на бандита, но он гораздо худшее — он волк в овечьей шкуре. Притворяющийся другом враг. Обманщик.
— Если бы ты любил меня, Алик, никогда бы не сделал то, что сделал. Я страдала… — Говорить мне трудно, в горле тугой, удушающий ком. Но я должна сказать. — Я страдала по твоей вине. Страдал мой сын, которого ты лишил отца.
— Эля, хватит! Я ничего не делал! Прекрати! — начинает он злиться, угроза исходит от него волнами, и страх ударяет в меня волной, сносит видимое спокойствие махом.
Мне нужен Демид, и я хватаю трубку, чтобы позвонить и узнать, скоро ли он придет.
— Я звоню Демиду! Он сейчас приедет! У тебя есть шанс уйти, Алик!