После меня

— Это, по правде говоря, будет больше похоже на перемещение из одного номера отеля в другой. Все мои вещи вполне поместятся в одном чемодане.

— А где же тогда все твои остальные вещи?

— Дома. Я имею в виду у папы. Ли не любит, когда в квартире все загромождено. А большинство моих вещей — это хлам: старые книги, фотографии, сувениры и все такое прочее.

— Это не хлам, это очень важные вещи.

Я отхлебываю из своего стаканчика с какао.

— А что представляет собой новое жилье? — спрашивает Сейди.

— Все точно так же, как и в нынешнем, но есть еще одна спальня… — Я запинаюсь, вдруг осознав, что Сейди никогда не видела нашу с Ли квартиру. — Тебе нужно будет прийти как-нибудь ко мне до работы и посмотреть — я имею в виду, когда я уже буду в отпуске по беременности.

— Хорошо, — говорит Сейди. — Мне бы тоже этого хотелось.

— Но нам лучше подождать, пока Анджела не закончит украшать детскую комнату. Она, похоже, будет практически жить у нас, пока будет этим заниматься.

— Это тебя не раздражает?

Я пожимаю плечами:

— Мне кажется, что это замечательно, что она проявляет такую большую активность.

— А мне это кажется чрезмерным.

— У нее благие намерения.

— Ты уже не скажешь этого, когда она начнет с помощью трафарета рисовать дурацких игрушечных коней-качалок и плюшевых медвежат на твоих стенах.

Я смеюсь. Смеюсь искренне. Так, как когда-то смеялась Джесс Маунт.

Джесс

Ноябрь 2008 года

Я лежу на больничной койке. Все вывернулось наизнанку и встало с ног на голову. Все стало хуже после инцидента в поезде. Намного хуже. Я, к примеру, стала кричать на одного учителя в школе и отказываться отправляться в школьную поездку, потому что ехать в автобусе — это небезопасно. А еще я стащила одного мальчика с его велосипеда на дороге, тянущейся вдоль канала, потому что мне показалось, что он сейчас на кого-то наедет.

Когда они стали обследовать меня и обсуждать, как меня лечить, Эдвард сказал, что я утратила способность вести себя в обществе адекватно и мне необходимо находиться под круглосуточным психиатрическим наблюдением. Поэтому меня теперь считают чокнутой. Меня заперли люди, которые в действительности сами чокнутые, но их таковыми не считают. Они говорят, что всего лишь пытаются помочь мне, что они делают то, что для меня лучше всего. Но на самом деле это все потому, что они хотят продолжать быть чокнутыми и не хотят признать, что я права.

Папа сидит на стуле рядом с моей кроватью. Он сейчас много плакал. И таращился в окно. Когда я смотрю на него, я вижу в его глазах страх. Он думает, что я схожу с ума, и не знает, что ему делать. Он терзает себя, но он вообще-то не виноват в том, что мама умерла. Никто в этом не виноват. Это просто произошло — и все. Такое может произойти с любым из нас в любой момент. В этом-то и состоит проблема.