Фут. Туба? (Зло.) За кого вы меня держите? Еще немного — и мое терпение лоп… (Бросив взгляд на мать, он видит тубу, которую она положила себе на колени.)
Мать. А сейчас мне можно сыграть?
Харрис. Услышав, что на кое-каких из выставленных полотен изображен инструмент, к которому она питает всепоглощающий, поистине маниакальный интерес, свекровь моей жены, а вернее, моя мать настояла на том, чтобы мы повезли ее на выставку. Мы уступили, хотя и не располагали временем: нужно было репетировать перед сегодняшним профессиональным выступлением в «Норт Серкьюлар Дансерама». Кстати, еще немного — и мы туда опоздаем. (Без паузы обращается к Телме) Ты уже подшила подол?
Телма, всплеснув руками, немедленно стаскивает с себя платье и остается в бюстгальтере и трусиках. В ее движениях нет демонстративности, поэтому никто не обращает на нее особого внимания. Теперь ей нужно найти иголку и нитку, что она тут же и делает, не выходя из комнаты. В дальнейшем, однако, ее работу очень затрудняет отсутствие манекена. Она пытается накинуть платье на различные предметы мебели, но по той или иной причине — то мало света, то стул слишком низок — ни один из них ей не подходит. Наконец, естественным и плавным движением она вешает платье на Харриса, который этого просто не замечает. Зато Телме приходится, делая стежки, следовать за ним на четвереньках и уговаривать его постоять спокойно. Нет нужды говорить, что платье должно быть без рукавов и с пышной юбкой. Диалог тем временем продолжается без остановки.
Харрис. Глядите на нее! Будь у меня более организованная партнерша, я достиг бы вершин!
Фут. О вашем алиби…
Мать. Все это чушь.
Фут. Ага! (Поворачивается к ней.)
Мать. Тубы в огне, тубы, приделанные к львам и нагим женщинам; тубы, висящие в небесах. Была даже женщина с тубой и мешком на голове, если я верно разглядела. Не думаю, чтобы он хоть раз брал в руки инструмент. По мне, так у этого человека не все дома.
Харрис. Как говорит моя мать, выставка ее разочаровала.
Телма. Должна сказать, меня тоже. Не люблю отзываться пренебрежительно о других творцах, но картины не выглядели живыми. Я не говорю, что они плохие — нарисовано хорошо, но не живые, понимаете?
Фут. В данном случае это не важно. Встретили вы на выставке кого-нибудь из знакомых?
Мать. Я видела сэра Адриана Баулта.
Фут. Он это засвидетельствует?
Харрис. Вам придется простить пожилую женщину. Сэра Адриана Баулта она видит повсюду.
Мать. Я видела его в универмаге «Селфриджез».
Фут. Ну ладно…
Мать. Он покупал наволочку.
Фут (громко). Пожалуйста, не будем отвлекаться от дела! Которое оборачивается вот чем: после Магритта вы, по всей видимости, вернулись к своему автомобилю, припаркованному на Понсонби-Плейс, и двинулись в путь ровно в ту минуту, когда там в последний раз видели удирающего менестреля, а соответственно нетрудно предположить, что вы его поджидали и увезли с собой.
Харрис. Это чудовищное и совершенно голословное предположение, которое оборачивается бредом.
Фут. Был там какой-нибудь независимый свидетель, который мог бы подтвердить ваши слова?
Мать. Да… там был мужчина. Он махнул мне рукой, когда мы отъезжали.
Фут. Можете вы его описать?
Мать. Да. Он играл в «классы» на углу. На нем была просторная полосатая роба, как на каторжнике. Под мышкой у него была зажата дамская сумка, а другой рукой, с крикетной битой, он махнул мне.
Фут (пошатнувшись). Вы сможете его узнать?
Мать. Вряд ли. Он был в темных очках и хирургической маске.
Харрис выступает вперед, чтобы вернуть разговор на стезю здравомыслия.
Харрис. Моя мать немного запуталась, инспектор. Он не столько играл в классы, сколько был одноногим, а под мышкой он нес черепаху.
Фут. Чей череп?
Телма(ловко надевая на Харриса платье). Черепаху или же футбольный мяч — это был молодой человек в рубашке футболиста…