После любви

Он знает не только мое имя, но и фамилию, ого! Потрясающая осведомленность, хотя «Вяземски» звучит не слишком безупречно, в полузабытом подлиннике все было органичнее: Саша Вяземская.

– Вы даже знаете, как меня зовут?

– Конечно. Ведь это вы написали мне письмо.

Алекс Гринблат, знаменитый галерист и теоретик современного искусства, поджарый, сильно загорелый мужчина лет тридцати пяти. Точно такой, каким я рисовала его в послеполуденных грезах у досок Доминика. И чертовски красивые глаза!..

– Значит, вы и есть Алекс Гринблат. Тот самый…

– Тот самый.

– И вы приехали сюда из-за моего письма?

– Из-за фотографий, приложенных к письму. Но и из-за самого письма тоже.

– Оно вас заинтриговало? – позволяю я себе маленькую вольность.

– Я нашел в нем пять орфографических ошибок, – тут же ставит меня на место Алекс Гринблат. – И три стилистических. И еще три – на согласование времен.

– Французский – не мой родной язык. И я никогда не писала писем на французском. – Зачем я оправдываюсь? Кому нужен этот школьный скулеж?

– А почему вы не послали его электронной почтой? Здесь нет Интернета?

– Здесь есть Интернет.

– Тогда почему?

В прозрачной, ничем не замутненной воде явно просматриваются подводные камни, моя задача – не налететь на них (я все еще сижу на веслах, пусть и без матроски, и без смытого волной студентика Мишеля); моя задача – не налететь на эти чертовы камни!

– Почему? Мне показалось, что письмо, напечатанное на машинке, вызовет больший интерес. Его нельзя будет стереть, от него нельзя будет отмахнуться.

– Чутье? – Алекс Гринблат пощипывает подбородок.

– Можно сказать и так.

– Вы поступили правильно, Саша.

Ура! От подводных камней не осталось и воспоминаний, передо мной расстилается водная гладь, и где-то впереди маячит спина везунчика Алекса Гринблата. Расстояние между нами сокращается, и – кто знает! – может быть, оно сократится до минимума. И исчезнет совсем.

– Хотите посмотреть доски, Алекс?

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

Я полна энтузиазма, я даже готова потревожить Доминика, и я почти уверена: Алекс Гринблат непременно даст согласие, не для того он совершил столь стремительный бросок в Эс-Суэйру, чтобы остановиться в двух шагах от цели.

– Боюсь, это не слишком хорошая идея.

– Ну да. Не слишком.

Алекс Гринблат устал. Стремительный бросок в Эс-Суэйру еще нужно пережить, учитывая, как я продинамила Алекса в самом начале, закрыв автобусные дверцы у него перед носом. Плюс дорога по утомительному горному серпантину: она изматывает и меня, давно к ней привыкшую, что уж говорить об Алексе Гринблате, столкнувшемся с ней впервые!..

– Вы устали. Понимаю.

– Причина не в этом, Саша.

– В чем тогда?

– Прежде чем я увижу их, мне бы хотелось, чтобы вы о них рассказали. О них и об авторе.

– Я ведь не эксперт. И я даже не знаю, с чего начать…

Мне не совсем понятно, куда клонит Алекс Гринблат. И зачем ему мои россказни о том, что и так говорит само за себя. Рыбный рынок. Водостойкие мечты о Марракеше, Касабланке, Рабате. Женщины, вещи, чувства…

– Начните с автора. Кто он?

– Хозяин гостиницы.

Черт возьми, я несправедлива к Доминику, из всех возможных определений я выбрала самое неудачное; «трусишка Доминик» выглядело бы не в пример человечнее, «громила сержант Доминик» выглядело бы не в пример мужественнее; «Доминик, сделавший предложение запеченным креветкам» могло хотя бы вызвать улыбку. Но нет – «хозяин гостиницы», что может быть унылее? Прости меня, Доминик!

– Ваш хозяин, ага.

– Не совсем так.

– Разве вы не работаете на него?

– Я работаю с ним, но мы, скорее…

– Любовники.

Алекс Гринблат не спрашивает и не утверждает, скорее – уточняет. Ничего, кроме интереса, смахивающего на производственный. В своей прошлой жизни в России я уже сталкивалась с чем-то подобным. Вспомнить бы только: когда и где.

– Нет, мы не любовники. И никогда не были любовниками. И вряд ли станем любовниками. Мы друзья.

Брови Алекса ползут вверх, ощущение такое, что он вообще впервые слышит это слово – «друзья». Не в контексте «Un Homme Et Une Femme»[5] и не в контексте американской мыльной оперы; слово «друзья» напрочь отсутствует в лексиконе Спасителя мира Алекса Гринблата, не в этом ли причина возникновения большинства торнадо и скоропостижного таяния антарктических льдов?..

– Мы друзья, но это не имеет никакого значения, Алекс. Доминик талантлив, чертовски талантлив. Вы и сами знаете это.

– Пока еще нет.

– Но вы ведь приехали сюда!

– Ваше письмо показалось мне убедительным. Ваше письмо меня покорило.