После любви

Ясин с ловкостью вспарывает рыбий живот и извлекает из него первую бусину. Теперь я вспоминаю, что первая бусина была извлечена тем утром. За три года их набралось на несколько комплектов бус, но та бусинка была первой. Темная, с едва заметными зеленоватыми прожилками, очаровательная вещица, ничего не скажешь.

– Возьмите, мадам. – Ясин протягивает мне бусинку.

– Зачем? – Неприхотливый подарок из глубин Атлантики почему-то пугает меня.

– Рыба ведь уже ваша. И все, что в ней, – тоже ваше.

– Лучше бы там обнаружилась кредитка, – неуклюже шучу я. – На пару тысяч евро.

Неизвестно, на сколько потянет курительная трубка, но ждать ее придется еще несколько лет. О Ясине же я и теперь знаю не больше, чем в момент нашего поцелуя, да и то – все мои знания сводятся к сплетням и вракам, которые распускают Хаким и Хасан.

Сплетни и враки, составляющие элемент конкурентной борьбы.

Не все в них – неправда.

…Что же заставляет меня обратиться к мыслям о странном рыбаке Ясине сейчас, по дороге из аэропорта в Эс-Суэйру? И дурацкий День Рыбьей Чешуи, и поцелуй, которым он ознаменовался? Во всем этом не больше смысла, чем в футболках с надписью «Рональдо» и «Рональдиньо» по полтора доллара за штуку.

Или – больше?

Мне нужно увидеться с Ясином. Прихоть и блажь, если учесть, что мы и так видимся с ним довольно часто и я все так же покупаю у него рыбу. И все так же получаю подарки, составившие бы счастье пятилетнего ребенка. Прихоть и блажь, если учесть, что его французский не улучшился. Так же, как и мой арабский.

И все же – мне нужно увидеться с ним.

Просто потому, что что-то неуловимо изменилось. За последние несколько часов. Это «что-то» меняется и теперь, каждую минуту, каждую секунду, каждое мгновение. И Эс-Суэйра, к которой мы стремительно приближаемся, больше не кажется мне конечным пунктом назначения. Моим собственным конечным пунктом. Я так надеялась на это – и надежды рассыпались во прах.

Неужели всему виной чертовски красивые глаза?..

* * *

…Жюль и Джим занимают номер семнадцать. Студентику Мишелю достается двадцать первый. Двадцать один – его счастливое число, об этом он сам сообщил мне, когда я попыталась впихнуть его в четырнадцатый. Что ж, двадцать первый тоже свободен, к тому же там совсем недавно починили кондиционер, так что сбоев быть не должно.

Кондиционеры – слабое место отеля Доминика.

Парню, заснявшему на камеру взрыв в doubledecker, все равно где остановиться. Его зовут Франсуа Пеллетье. На это имя я и заполняю регистрационную карточку, от руки внося данные в плохо пропечатанный листок – компьютера у нас до сих пор нет.

– Мне все равно, где вы меня поселите, – говорит Франсуа. – Номер тринадцать тоже подойдет.

– В отелях нет тринадцатых номеров.

– Нет?

– Как правило, нет.

– Ваш отель – исключение из правил?

– Не думаю.

– Жаль.

Ему нисколько не жаль, это видно по его жизнерадостной физиономии.

– Можете звать меня Фрэнки.

«Фрэнки» – очень уж по-американски это звучит, а еще говорят, что французы ненавидят все американское по определению. Фрэнки, ха-ха, Фрэнки, с таким именем трахают шлюх в придорожных кемпингах на Среднем Западе и выигрывают у одноруких бандитов фантастическую сумму в тридцать баксов. С Фрэнки проблем не будет, даже если потечет кондиционер.

Фрэнки – симпатяга.

– Вы обещали мне список самых убойных заведений этого городишки.

– Держите.

Я протягиваю ему список, составленный со слов прежних постояльцев; вопрос лишь в том, совпадут ли их вкусы со вкусом продвинутого живчика Фрэнки.

– Только если вы надеетесь обнаружить здесь Лас-Вегас… Или квартал красных фонарей…

– То?..

– Боюсь, мне придется вас разочаровать.

– Вы не можете меня разочаровать. Вы – само очарование.

Это звучит как приглашение посетить придорожный кемпинг на Среднем Западе, из недостатков подобных заведений можно отметить тонкие стены, хлипкие задвижки на дверях и отсутствие горячей воды.

– И, кстати, у вас странный акцент. Вы ведь не марокканка?

– Нет.

– Может быть, Техас? Аризона? Небраска?

Фрэнки так и норовит съехать с автострады к греющим его душу картонным мотелям с вечно живой неоновой вывеской «VACANCY»[4].

– Номер семь. Возьмите ключи.

– А дубликаты у вас есть? – интересуется Фрэнки.

– Конечно.

– Если вы когда-нибудь решите воспользоваться дубликатом, я буду рад.

– Когда-нибудь?

– В течение двух недель. Я пробуду здесь две недели.

Не такой уж он симпатяга, как мне показалось вначале. Не симпатяга, но и не липучка, форсировать события не стал, просто внес предложение и отвалил от стойки. Я смотрю на прямую, лишенную всяких сантиментов спину, на аккуратную практичную задницу: никакой он не Франсуа Пеллетье, он и правда – Фрэнки.