После Европы

Но референдум так и не состоялся. После резкой критики со стороны Берлина и Брюсселя греческое правительство отказалось от идеи референдума и перенесло голосование в парламент. Перед нами яркий пример «фрустрированной демократии». Западноевропейские лидеры были уверены, что простые греки не должны иметь права голоса, когда от принятого решения зависит судьба валюты, общей для всех стран еврозоны. Выражаясь проще, мысль о том, что должники будут решать, устраивают ли их поставленные кредиторами условия, казалась многим абсурдной. Неудивительно, что социалистическая партия Папандреу проиграла на следующих выборах и недолго продержалась на политической карте Греции. Разделение Европы на должников и кредиторов стало одним из самых горьких последствий кризиса евро.

Несколько лет спустя идея референдума возникла в Греции повторно с подачи Алексиса Ципраса и его крайне левой партии СИРИЗА. На этот раз перед нами пример «оскопленной демократии». Голосование состоялось 5 июля 2015 года, и подавляющим большинством голосов (как и рассчитывало правительство Ципраса) отвергло новый, третий по счету, план реформ, разработанный так называемой тройкой: МВФ, Европейским центральным банком и Европейской комиссией. Но героическое сопротивление кредиторам продолжалось не больше недели. К следующему понедельнику Ципрас проглотил гораздо более жесткую программу, согласившись на проведение политики, которую еще вчера называл «преступной».

Временное разрешение греческого кризиса демонстрирует один принципиальный момент. Чтобы единая европейская валюта могла выжить, жители стран-должников должны отказаться от права влиять на экономическую политику, несмотря на возможность менять правительство. Тем самым кризис позволил укрепиться действующей формуле управления ЕС, а именно – политические стратегии без политиков в Брюсселе и политики без политических стратегий на национальном уровне. В свете описанных событий очевидно, что Ципрас и его министр финансов Янис Варуфакис боролись не столько с антикризисной политикой кредиторов, сколько с бременем ответственности за нее. Греческое социальное государство оказалось в крайне тяжелом положении. Правительство страны не способно было перераспределить богатства и вместо этого отчаянно пыталось перераспределить вину.

Восстание Афин поставило европейских политиков перед суровым выбором. Они могли либо позволить Греции объявить дефолт и тем самым подвергнуть риску общую валюту, разрушить греческую экономику и дать всем понять, что в политическом союзе должников и кредиторов нет места солидарности. Либо они могли спасти Грецию на условиях Ципраса и показать, что политический шантаж эффективен, воодушевив популистские партии на всем континенте.

Столкнувшись с этой дилеммой, европейские лидеры нашли третью возможность: спасти Грецию на таких чудовищных условиях, что ни одно популистское правительство не посмеет последовать ее примеру. Ципрас сегодня – живое подтверждение тому, что экономической политике Европейского союза нет альтернативы.

Соглашение произвело мгновенный и ожидаемый эффект: рынки успокоились, греки были раздавлены, немцы остались при своем скептицизме. Но способствует ли победа экономического благоразумия над волей избирателей долговечности Союза? Вопрос куда менее очевидный.

«Демократия» в Европе для многих вскоре стала синонимом политического бессилия граждан. Вместо славы общеевропейского дома Брюссель олицетворяет собой безграничную власть рынков и губительную силу глобализации.

Если греки были раздавлены поражением в борьбе с диктатом рынка, то итальянцы его приветствовали. Последним действием Сильвио Берлускони на посту итальянского премьер-министра осенью 2011 года стал его триумфальный проезд через толпу протестующих, выкрикивающих ему «Шут!» и «Позор!».

Когда 75-летний олигарх и медиамагнат встречался с президентом Италии для обсуждения условий своей отставки, за окном президентского дворца бушевала толпа. Улица пульсировала скандирующими манифестантами, которые размахивали итальянскими флагами и откупоривали бутылки с шампанским. На одной ее стороне люди пели Hallelujah Леонарда Коэна под аккомпанемент импровизированного оркестра, на другой отплясывали летку-енку. Машины сигналили, прохожие подпевали. Казалось, на наших глазах вершилась революция.