После дуэли

Александра. Это не без иронии названо.

Николай. Насмешка. Спасибо, над господом еще не смеются.

Пауза. Николай ходит.

Мария Павловна. Кто-то молвил, однако, что, развейся его талант, и он мог бы заменить Пушкина…

Пауза.

…Если бы дать ему направление…

Николай. Он вон повторил Пушкина, куда больше!.. А направление давали ему. Но они ж у нас, либералы-то наши, гнуться не хотят, лучше переломятся… Нет, не люблю этого нытья, не люблю!..

Мария Павловна (вставая). Будьте добрее, Николя…

Николай. Я не добр? Ну, не знаю! Я не добр!.. Александр Иваныч!..

Чернышев. Добрее было бы невозможно.

Николай. Да бог с ним! Много об этом говорим. Я его простил и не сержусь… Земля ему пухом!..

Александра. Отчего не сделать этого раньше!.. (Отворачивается на секунду.) Простите!..

Неловкая пауза.

Николай (уже сухо). Не заставляйте меня, Александрии, говорить того, что я не должен говорить… (Сестре.) Мы тебя ждем, сестра. (Быстро уходит.)

Чернышев (быстро). Государь милосерд, мы сей час только говорили: он склонен секундантов простить, а Мартыново дело быстрее закончить, для чего передать его из гражданского в военный суд, – новых жертв не мыслит он умножать… Добрее невозможно!.. (Разводит руками и спешно удаляется.)

Женщины смотрят друг на друга.

Пауза.

Александра. Добрее невозможно! Кто убил – простят, кто убит – не прощают…

Мария Павловна. Ну, мой друг, будьте благоразумнее.

Александра. Да, простите меня, я не знаю, что говорю. Вам пора, я провожу вас… Мне надо живее это оставить, забыть; я пошлю книги вам на пароход… О, ma belle, как мне будет не хватать вас, вы мне пишите сразу непременно, я так люблю ваши письма.

Уходят.

6. Петербург. Редакция «Отечественных записок»

Кабинет редактора. Книги, рукописи, секретер, заваленный гранками, здесь же портреты Пушкина и Лермонтова (на столе), на стене – картина Лермонтова маслом «Вид Эльбруса». Высокие петербургские окна, летний день, кресло с высокой спинкой, диван, преддиванный столик (чашки с кофе, бутылки). На диване сидят Андрей Александрович Краевский (31 год), редактор самого либерального в то время журнала, и прежний его товарищ по университету и сотрудник, один из ближайших друзей Лермонтова, Святослав Раевский (33 года).

Пока они ведут беседу, уже знакомый нам жандармский полушепот объясняет зрителю: «Сие лицо есть небезызвестный Краевский, редактор нового издания „Отечественных записок“, печатающий стихи господина Лермонтова едва ли не в каждом новом томе журнала. Оный же споспешествовал изданию „Героя нашего времени“ и книги стихов последнего. Оный же опубликовал в марте в прошлом годе „Большой свет“ литератора Соллогуба. Прибывший же из своего имения и живущий там на покое отставной чиновник Святослав Раевский посещал редакцию и имел беседу с редактором и сотрудниками. Оный Раевский, как известно, находился ближайшим другом Лермонтову, был вместе с последним арестован в тридцать седьмом годе за распространение непозволительных стихов на смерть Пушкина и сослан в Олонецкую губернию, откуда выручен через год стараниями самого Лермонтова и его бабушки Елизаветы Арсепъевой-Столыпиной…»