После десятого класса. Под звездами балканскими

Командировка и направление были у меня в кармане, в противогазной сумке сухой паек, а спор моего начальства устремлялся в бесконечность. Я вышел из землянки, сел в машину и сказал шоферу:

— Поехали.

На окраине города, включая третью скорость, шофер заметил:

— Ну, держись, сейчас газанем, тут тихо ехать невозможно. — Он кивнул в сторону высокой кирпичной трубы: — Там крематорий устроили. Задохнуться можно. Господи, сколько народу померло!

Отчаянно дребезжа и подпрыгивая на выбоинах, машина рванулась вперед. Навстречу на самой полной скорости проносились машины. А пешеходы бежали зажимая носы.

Почти десять месяцев я не был в городе. А он живой и, несмотря ни на что, прекрасный. Необыкновенно чистые пустынные улицы, в них гулко раздаются шаги. Ярко-зеленая буйная трава лезет через трещины в асфальте, между булыжниками мостовой и из-под фундаментов зданий. Откуда люди взяли столько сил, чтоб очистить город ото льда и грязи весной? Очистить и не допустить заразы!

Левый карман гимнастерки я держу расстегнутым. Как только спросишь, где ближайшая трамвайная остановка, коротко бросают:

— Документы!

Навстречу попалась настоящая довоенная бабушка в платочке горошком и синей в полоску залатанной кофте. Маленькая, сморщенная, как сушеный опенок, с безразличным выражением лица, она не спеша семенила куда-то, как обычно ходят хозяйки на базар или в магазин. В одной руке она держала совок, а в другой ведро. В нем была зола и торчали фиолетовые от жары стабилизаторы двух потушенных термитных авиабомб.

Вокруг слышались обыденные разговоры: о хлебных карточках, о земельных участках для огородов, и, как до войны, люди порою переругивались между собой. Все встречные женщины походили на Ольгу. Я даже два или три раза догонял и каждый раз ошибался.

Я все-таки верю в вероятность невероятного случая и не удивлюсь, если встречу Ольгу на улице. Я в это поверил еще со школьных лет. Однажды на велосипеде я укатил за город в лес, километров за двадцать, и вдруг спустила передняя шина. Прокол! Наехал на шестеренку с осью от карманных часов. Может быть, это была единственная деталь от часового механизма, валявшаяся па дороге, единственная на все леса Прикамья, и я все-таки на нее наехал.

Ведь никто сейчас не станет отрицать, что тяжелый снаряд противника, выпущенный по городу, может попасть точно в меня.

Так почему же за следующим поворотом я не могу встретить Ольгу?

Ждали трамвая было долго, я шел пешком и радовался всему: уцелевшим домам и прохожим. Почти у всех женщин были большие и красивые глаза. Я два года прожил в Ленинграде и никогда не замечал, что у многих ленинградок большие глаза.

Устав, я присел на обломок гранита возле сквера. Сквер был отделен от улицы оградой из железных кроватей. Сверкали никелированные спинки и набалдашники, белели фарфоровые ролики, тускло поблескивала бронза.

Весь сквер, до последнего дециметра земли, был засажен картофелем. На его яркой зелени распускались маленькие белые цветы. Мне казалось, что я улавливаю их тонкий незнакомый аромат, хотя картофельные цветы, кажется, не пахнут, а я вот чувствую.

Почему ограды на всех огородах сделаны из кроватей? Откуда их столько взялось? Ух ты, о чем я думаю! На этих кроватях совсем недавно спали люди. Дышали и видели сны. Проволочные сетки так и остались прогнутыми по форме их тел…

Вот если бы весной прошлого года засадили все парки и скверы картофелем, то много кроватей остались бы застеленными… Их не хватило бы на ограды. Что я думаю? Какая глупость! Весной прошлого года никто не думал о войне.

И чего я удивляюсь глазам женщин? Да, у них сейчас большие глаза. Ведь глаза-то не худеют.

Подошел моряк с нашивками на рукавах. Я в морских званиях не разбираюсь, но встал, отдал честь. Моряк сел рядом, снял фуражку, положил ее на колени и спросил:

— Махорки нет?

Я протянул пачку «Беломорканала». Он отмахнулся:

— Махорки бы…

Он достал свои папиросы. Некоторое время мы молча курили. Моряк о чем-то думал, выпуская длинной струйкой табачный дым. Потом, не глядя на меня, спросил:

— Что вы видели самое страшное, младший лейтенант?

Я пожал плечами, подумал и ответил:

— Зимой видел в дальномер, когда смотрел на город.

Моряк молчал, словно меня не слышал, потом произнес: