После десятого класса. Под звездами балканскими

Успех командира в бою, бесспорно, зависит не только от того, как прежде он обучил и воспитал людей, но и от способности оценить обстановку в бою, даже по каким-то неуловимым признакам определить решающий момент.

Райчо лихорадочно взвешивал доли секунды. Казалось, что время растянулось. Заметили ли турки барабанщика и знамя на одном фланге и поднявшегося ополченца на другом? Если заметили, то ослабят внимание в центре, где находится отряд Николова, Так ли это? Если еще не заметили, то Райчо поставит свой отряд под губительный удар, Ждать, когда знаменщик с барабанщиком и ополченец примут на себя залпы, — значит подставить их под убийственный огонь.

Из-за пальбы не было слышно треска барабана; в дыму казалось, что барабанщик шагал медленно, бесплотно, не касаясь ногами земли, и знамя над ним развевалось тоже необычно медленно, торжественно… И ополченец на левом фланге все еще размахивал ружьем.

И тут Райчо уловил, что пули вокруг стали ударяться чуть реже. Вот он — момент! Николов выскочил на бруствер и закричал:

— Братья, вперед! Напред! Ура! — И бросился на противника.

Казалось, встречные выстрелы обжигали лицо, близко сверкали оскаленные рты. Стреляя из револьвера и рубя шашкой, Райчо думал только об одном: поднялись ли за ним люди? Оглядываться было нельзя: удары сыпались один за другим.

Но вот несколько ополченцев с разинутыми ртами, видимо крича, обогнали Райчо и стали карабкаться на вражеский бруствер, прыгали в траншею, где сверкали штыки и мелькали приклады отчаянной рукопашной.

Перед бруствером Николов оглянулся — сзади бежали еще с полсотни человек. И тогда пришло новое решение: не помогать дерущимся в траншее, а идти дальше. Взбежав на бруствер, Райчо снова замахал саблей, крича:

— Вперед! Напред! Дальше! Дальше! — И первым перепрыгнул забитую дерущимися солдатами траншею.

Впереди сверкала выстрелами следующая линия окопов. Но справа и слева накатывалось новое «ура!».

Мимо Райчо два солдата проволокли сопротивлявшегося турецкого офицера. Он сообщил Скобелеву, что у турок положение отчаянное.

А в это время севернее сомкнулись солдаты левой и правой колонн, отсекли шейновские позиции турок от шипкинских.

А Николов уже бежал вместе с солдатами и дружинниками по Шейнову. Горели дома, выстрелы неслись отовсюду. Но уже всем атакующим было понятно, что они вот-вот одолеют. В это время впереди показалась турецкая конница, и Райчо начал строить окружавших его солдат в каре. Сверкали сабли, дико визжали люди, кони поднимались на дыбы с оскаленными мордами и тоже норовили укусить…

Только немногочисленным группам турецкой конницы и черкесам удалось прорваться и уйти. Стрельба стала стихать, и донеслись крики:

— Не стрелять! Стой! Турки белый флаг выкинули!

Солдаты и ополченцы снимали шапки, крестились, садились прямо на мокрый снег, молились, что на этот раз остались живы и невредимы. Мимо них, разбрасывая снежную ископыть, проскакал небольшой отряд со Скобелевым во главе. Генерал кричал!

— Где Вессель-паша?

Но вот подбежал офицер, протянул Скобелеву сверкающую каменьями саблю Вессель-паши и показал рукой в сторону Косматки.

Весь курган был изрыт траншеями. Над ними стояли турецкие солдаты. На вершине на шесте белел флаг. У подножия кургана возле маленького домика стояла группа турецких офицеров во главе с плотным, коренастым Вессель-пашой.

Не доскакав до них, Скобелев осадил коня и велел туркам подойти. Когда они приблизились, желая показать свое благородство и подсластить пилюлю, Скобелев по-французски стал расхваливать храбрость турок и отлично возведенные укрепления, но, заметив, что все пять пашей и офицеры смотрят на него с остервенением, стал говорить медленнее, оглядывая склоны, изрезанные траншеями, орудия, солдат, стоящих на брустверах… Мелькнула мысль, что они сейчас спрыгнут в траншеи, схватятся за оружие, а пушки у них, возможно, заряжены картечью, А наши солдаты сгрудились и стоят толпой на глазах у неприятеля. «Надо предупредить своих, — решил Скобелев, — кого же послать? Офицера… сразу заподозрят, что боимся…»

В это время вперед протиснулся Верещагин, с любопытством разглядывая турок. Скобелев, придав лицу самое беспечное выражение, сумел шепнуть по-русски:

— Василий Василии, не подавая виду, езжай скорей к Томиловскому, скажи, чтоб, не мешкая, отвел пленных от оружия, а командиры частей пусть попросторнее расставят солдат, чтоб выглядели многочисленней.

Верещагин, кивнув, тронул коня и, чуть отъехав, стал погонять его нагайкой. Передав приказание генералу Томиловскому, Верещагин на обратном пути сделал крюк, промчался на курган и сорвал себе на память флаг — кусок полушерстяной-полушелковой ткани в полоску. Этим он переполошил турок, решивших, что подан знак к расправе. Но, видя, что русские настроены мирно, солдаты стали выкидывать из своих мешков патроны, набивали то, что могло пригодиться в плену, дожевывали галеты.

После того как Верещагин вернулся, по его кивку поняв, что приказ выполнен, Скобелев резко спросил Вессель-пашу:

— Сдается ли Шипка?

— Этого я не знаю.

— Как не знаете? Вы же командующий!