После десятого класса

Облака пыли на дороге из Казанлыка стали выше и гуще, сквозь гул потока беженцев доносились выстрелы. Было ясно, что это башибузуки и черкесы настигали беженцев и творили расправу. Разведчики сообщили, что турки стали на бивак на Казанлыкских высотах.

Столетов приказал 4-й дружине, если она окажется под угрозой окружения, оставить деревню Шипку и отходить к перевалу. А на следующее утро телеграфировал Радецкому: «Весь корпус Сулейман-паши, видимый нами как на ладони, выстраивается против нас в восьми верстах от Шипки. Силы неприятеля громадны, говорю это без преувеличения; будем защищаться до крайности, но подкрепление решительно крайне необходимо».

Передавая в ставку донесение Столетова, Радецкий добавил: «Предполагая, что можно ожидать наступления главных сил со стороны Осман-Базара, я оставляю резерв до времени близ Търнова».

Деревня Шипка горела. Снаряды падали и падали, обрушивая на защитников град камней и горящие головни.

Мимо по шоссе неслось месиво обезумевших людей и скота. Николов метался от взвода к взводу и твердил одно: беречь патроны. Их было мало, а день еще только начинался.

К четырем часам пополудни вместо башибузуков и черкесов пошли в наступление части низама фронтом в десять верст, упираясь флангами в села Янина и Шей-ново. 4-й дружине оставалось или погибнуть среди развалин, или хоть немного усилить собой малочисленный гарнизон перевала.

Вот и 4-й дружине довелось до конца хлебнуть всю горечь и весь ужас отступления с толпой беженцев. Женщины протягивали дружинникам детей, прося спасти хоть их. Другие, окончательно обессилев, цеплялись за полы мундиров, приподнимались, хватались за дула направленных на турок ружей, поворачивали к себе, умоляя застрелить или заколоть.

С перевала все это видели и ничем не могли помочь. Стрелять в это месиво, в котором сверкали сабли черкесов и штыки ополченцев, было бессмысленно. Идти в контратаку — значит увязнуть в толпе, погубить себя и оставить беззащитным перевал.

Артиллеристы у орудий стонали от бессилия, в ближние ряды неприятеля стрелять было нельзя, угодили бы и по беженцам. А бить по дальним войскам турок было рано, берегли снаряды для более решительного боя.

В восемь вечера Столетов отправил телеграмму: «Если неприятель не решится напасть на нас ночью, то на рассвете непременно последует общее нападение. Мы уже стреляем по подходящим колоннам; еще раз повторяю: все разыграется здесь. Несоразмерность сил очень велика. Шипка слишком важна для армии, чтоб можно было рисковать ею».

А Радецкий все еще считал, что это только демонстрация, и ожидал удара с востока на Велико Търново.

Защитники Шипки могли оборонять участок в 750 сажен длиной и шириной от 500 до 30 сажен. При этом неприятель имел возможность ворваться на позиции по пешим тропкам... И не было возможности выделить людей не только для обороны этих троп, но даже для наблюдения. Надо было стягивать силы в кулак.

Сознавая, что Радецкий еще не скоро поймет, где решается судьба Дунайской армии, а следовательно, и не скоро придет помощь, Столетов ходил по позициям, посылал нарочных и обманывал всех надеждой на скорое подкрепление.

Опустилась душная ночь. Защитники сооружали из камней брустверы, и камни снова были горячими. Солнце вновь выступило союзником турок, испарив последние лужи, которые так бы пригодились для питья и промывания ран. Внизу догорала деревня Шипка и мерцали тысячи костров врага. Иногда тишину прорезывал дикий вопль. Это шныряющие в темноте башибузуки находили раненого солдата или прятавшегося беженца.

К ночи из Габрова прибыл майор Редькин и велел Николову возвращаться в свою роту. Возможно, что турки начали бы наступать ночью, если бы их разведчики добрались до русских аванпостов, но они напоролись на первую линию 4-й дружины и были перебиты в рукопашной.

На рассвете Столетов приказал 4-й дружине отойти за гору Святого Николая и стоять в резерве вместе с 1-й дружиной и тремя ротами орловцев. Но это было только название — резерв. С утра, когда на Шипкинский отряд в 5000 человек пошли 27 ООО турок, любое место стало передовой позицией.

...Была пальба. Озверевшие, закопченные, блестевшие от пота лица своих и турок, страшное ощущение жажды и ярость, ярость!.. Снова ломались проклятые шаспо, плевались в лица стрелков пороховыми газами через прогоревшие обтюраторы... Да это было не так уж важно: и на уцелевшие ружья не хватало патронов. Николов видел, как вдруг исчезал кто-нибудь из дружинников, и вначале думал неладное, но вскоре тот возвращался довольный, неся в руке «крынку» и патронную сумку, взятые у убитого орловца. И Райчо решил, что те, кто не возвратился, не могли вернуться. На шипкин-ской позиции не нашлось бы и квадратного аршина, где мог бы укрыться трус.

К полудню, к радости защитников, подоспел измотанный маршем Брянский полк полковника Липинского и был брошен на защиту горы Святого Николая ³.