После десятого класса

Снова батарея окуталась дымом. Выбравшись из окопа, Николов смотрел, как номера весело, без суеты работали у орудий. Но вот послышался нарастающий и повышающийся в тоне визг. «Недолеты», — решил Райчо. На берегу взлетели столбы земли, просвистели осколки.

— Сойдите в окоп, капитан,— сказал командир батареи.—Турки огонь с города перенесли на нас. Мы давно у них поперек горла стоим. Примутся сейчас по-

серьезному.

Снова вражеские снаряды взбили землю перед батареей. Снова ударили орудия. Но вот послышалось не меняющееся в тоне, нарастающее шипение, и на позиции закричали:

— На-ши!

Штабс-капитан с силой надавил Николову на плечо. Тряхнуло. Больно ударило в уши, как топот бегущей толпы, застучали комья падающей земли. Когда Николов поднял голову, то увидел дымящиеся воронки и батарейцев, заряжающих пушки.

— Повторит на этом прицеле,—заметил командир батареи.— Снарядов у турок много.

Снова шипение, грохот, и снова Николов увидел, как батарейцы заряжают пушки. Видимо, сигналом для залпа служили вражеские разрывы на позиции. Зарядив пушки, номера застыли у орудий, и только заряжающие держали наготове спусковые шнуры. Опять в небе появилось нарастающее гудение, оно чуть заметно понижалось в тоне. На позиции закричали:

— Лягу-шкам!

Действительно, четыре столба грязи взметнулись за позицией, а подпоручик выкрикнул странную команду:

— Бе-гай!

На позиции началась паника. Солдаты выскакивали из окопов, метались, размахивая руками, закричали:

—• Сенькин черед!

Свалили одного и уволокли прочь с позиции. Добежав до высоких кустов, упали, и вскоре Райчо различил в траве их красные, возбужденные лица. Они ползли обратно на батарею.

После очередного залпа турецкая батарея перешла к стрельбе на поражение беглым огнем. Снаряды с воем проносились над головами и разрывались в болоте.

— Ну вот, теперь можно спокойно покурить,— сказал штабс-капитан, демонстративно протягивая гостю портсигар и стряхивая с рукава землю.— Все в порядке. И нам ненакладно — снаряды экономим, и городу спокойно, и турецкий командир награду получит за подавление русской батареи. Вы поняли, в чем дело?

— Что-то не очень,— признался Николов.

— Дело в том, что неприятельский наблюдатель хорошо видит недолеты. Когда угодят по нас, то в момент разрывов мы тоже даем залп. И он свои разрывы и наши вспышки принимает за нашу стрельбу. Раз батарея стреляет,— значит, она не подавлена. И неприятель увеличивает прицел. Как только ударит перелетами, мы умолкаем и разыгрываем панику. У него хорошая оптика— цейсовская. Он решает, что пристрелялся, и переходит к стрельбе на поражение. Все это мой унтер придумал. ' Вон он — на третьем, белобрысый и довольно плюгавенький.

— Так его и надо наградить,

— Непременно сегодня же представлю. Да только сочинять придется. Ведь мудрые советы и ценные указания может давать только начальство, а не нижние чины, а то взыскание получу за то, что фейерверкер учит командира батареи. Вот так-то, капитан.— Снаряды проносились над головой: вздрагивала почва от их взрывов в глубине болота. Штабс-капитан нарочито небрежно заметил: — Сейчас турок добрых пару дюжин снарядов в болото высадит и успокоится. Лягушек жалко, всех разогнал. Раньше они к нам на позицию падали, а теперь только грязь летит. Но ничего не попишешь — война.

— Отлично работали ваши батарейцы,— сказал Райчо.— Как на учениях.

Штабс-капитан расхохотался:

— Как на учениях! Ха-ха! Да вы знаете, как солдаты объяснили сие, конечно, не мне, а штаб-ротмистру Крестовскому — корреспонденту «Правительственного вестника»: на учениях вся гроза, то есть начальство,— позади, а впереди — только мишени, стреляй и оглядывайся. А на войне гроза — неприятель впереди, и его можно бить, а начальство далеко позади, аж не видно.

Взглянув на часы, Николов попрощался с командиром батареи, с подпоручиком, крикнул номерам:

— Молодцы, братцы! —И отправился в город, отказавшись от провожатого. Первый же встречный казак объяснил, как найти штаб. В городе было разрушено несколько зданий, кисло пахло пожарищами,

В просторной горнице на лавке у стены, поставив сабли меж колен и положив ладони на эфесы, чинно сидели командиры казачьих полков. Дежурный адъютант взял у Николова письмо Драгомирова и, предупредив, что их превосходительства заняты, ушел в кабинет. Вскоре вернулся и углубился в бумаги на столике. Сквознячок приоткрыл дверь, и до Райчо долетел диалог, слышанный им давным-давно.

— Так ты дашь мне денег?

— Миша, помилуй, надо же жить по карману.

— Но у тебя же есть.

— А где твои?

— Поистратился. А свои ты солить будешь?

— Миша, надо же в дом, а не из дому...

Адъютант вскочил и прикрыл дверь. Полковники переглянулись и снисходительно рассмеялись. Вошел плечистый офицер в черкеске и сказал адъютанту:

— Сотник Верещагин желает явиться его превосходительству.

Адъютант тоже предложил подождать. Николов с любопытством разглядывал художника, который, видимо, успел переодеться.

Из кабинета вышел генерал-майор Скобелев и воскликнул: