После чумы

Я никогда не стремился стать отцом — для меня достаточно было того, что я был отцом для своих родителей, ставших детьми, и я поклялся, что никогда не повторю этот опыт. Соня испытывала те же чувства, и мы всячески предохранялись, чтобы избежать зачатия, особенно когда она начала молодеть и обнаружила, что у нее возобновились месячные. Я стал свидетелем того, как моя собственная любимая мать уменьшилась до размера куклы, перчатки, желудя, до некой субстанции, в которой никто кроме ученого с мощным микроскопом не смог бы ничего распознать, и сама идея отцовства, мысль о маленьких детях, младенцах приводила меня в ужас.

Но что мне было делать? Я любил Соню всем своим существом, и я поклялся перед Создателем и отцом Бенитес, что я буду помогать ей в болезни и в здоровье, как в старости, такие молодости. Это был мой долг и моя обязанность ухаживать за ней в пору, когда она не сможет более ухаживать за собой сама, некоторые сказали бы, что это моя привилегия, и, вероятно, так оно и было, но это не сделало меня менее несчастным. Итак, вы понимаете, неизбежное произошло, и она стала ребенком, моя Соня, малышка, пронзительно орущая, испытывающая колики, с широко открытыми глазами, жадно сосущая молочную смесь из бутылочки и ревущая ночи напролет, испуская от гнева и нетерпения текущие по уродливым красным щекам миниатюрные потоки слез.

— Соня, — кричал я. — Соня, освободись от этого! Ты знаешь, я сейчас приду, я знаю, ты понимаешь меня, просто перестань кричать, прекрати сейчас же!

Но, конечно же, она не переставала. Да и как она могла? Она была лишь ребенком — восьмимесячным, шестимесячным, двухмесячным. Я держал ее на руках, мою возлюбленную, мою Соню, и видел, как она день ото дня становится все меньше и меньше. Я поднимал ее, держа за голые лодыжки, как если бы она была ободранным кроликом, готовым для жарки, и клал ее на чистый подгузник, подтерев все ее интимные места и крошечную расселину, которая когда-то была моей радостью и моей, жизнью.

Не думайте, что я не негодовал па все это. О, я знал правила, все мы знаем их, но это было жестоко, слишком жестоко, и я рыдал, видя, как она уменьшается до сосущего, цепкого маленького существа.

— Соня! — кричал я. — О, Соня!