После апокалипсиса

У кэлпи есть разум. Он сам убедился в этом. Но этот разум какой-то… чудной.

— И кто только их надоумил?

— Вас изучают, — сказал Фома. — Вы опасны, и вас изучают.

— Мы спасем наших мертвых, — сказал Элата. — Мы спасем их, и ты нам споешь. Мы пойдем сейчас. Прямо за ними. Они не ждут нас так быстро.

— В этом честь?

— Честь — чтобы спасти мертвых.

— Мертвые не нуждаются в спасении, — сказал Фома, — они для него недосягаемы. Живые нуждаются.

— Ты все-таки не совсем кэлпи, — сказал Элата, — ты еще личинка.

Он вдруг вытянул руку и погладил Фому по щеке.

— Но ты вырастешь. И споешь нам.

* * *

— Будем играть в войну! В войну с кэлпи!

Ученики выбежали во двор и теперь носились там, размахивая ранцами, норовя треснуть друг друга по голове.

Но просто бегать неинтересно.

— Нет, Фома, ты не будешь командиром отряда. Ты будешь кэлпи! Вонючим кэлпи! И мы тебя убьем. Ты будешь прятаться, а мы тебя найдем и убьем.

— Я не хочу, — Фома надулся и покраснел, — я хочу с вами. Я не буду кэлпи.

— Но подумай сам, — сказал Юхан, самый рассудительный и самый сильный, — если никто не хочет быть кэлпи, с кем мы будем воевать?

— Почему всегда я? — упирался Фома. — Пусть на этот раз кто-нибудь другой будет кэлпи.

— Потому что никто не хочет играть с тобой за людей, Фома, — терпеливо пояснил Юхан. — Один раз тебя взяли, а ты, вместо того чтобы бесшумно красться со всем отрядом, наступил на ветку, и Александр, который в тот раз согласился быть кэлпи, услышал тебя и вовремя отступил, и обманул часовых, и успел приложить к столбу ладонь, и кэлпи победили… Кто же хочет, чтобы кэлпи побеждали?

— Я нечаянно, — сказал Фома, — я не хотел…

— Но ты всегда так. Всегда с тобой что-то происходит. Помнишь, как ты ловил в луже щитней? И что из этого получилось?

Фома молчал, глядя в землю.

— Он дурачок, дурачок! — Роджер высунулся из-за юхановой спины и скорчил рожу. — С ним никто не хочет играть! Он кэлпи, вонючий кэлпи! Мой дедушка был в плену у кэлпи, он говорил, они все такие — точь-в-точь как наш Фома.

— Твой дедушка был в плену у кэлпи? — не оборачиваясь, спросил Юхан. — И чем они там с ним занимались, пока он был в плену?

Остальные ученики, с интересом наблюдавшие за этой перепалкой, рассмеялись, потому что Роджера не любили еще больше, чем Фому. Он был просто мелкий пакостник с грязным языком.

— Ах ты!

Роджер наскочил на Юхана, без толку молотя кулаками. Драться ему не хотелось, но еще меньше хотелось окончательно потерять лицо. Юхан лениво ухватил Роджера за руку, завел локоть за спину. Роджер всхлипнул.

— Ты, Роджер, сам злобная вонючка, — сказал Юхан, — сегодня ты будешь кэлпи.

И добавил:

— Я просто хочу, чтобы все было по справедливости. Ты что, Фома?

— Я передумал, — сказал Фома, — я не хочу играть.

* * *

— Отобьем их, — Элата взмахнул копьем, — или поляжем в бою. И это будет славная битва.

— Мы поляжем в бою, Элата, — сказал Балор, — потому что они уже успели развесить наших мертвых на веревках. Развесили и поставили гнезда со стреляющими машинками — как они называются, Фома?

— Пулеметами, — сказал Фома.

— С пулеметами. И что ты будешь делать?

— Умру с честью, — безнадежно сказал Элата.

— И кто тебя будет хоронить? Я не пойду за тобой, Элата.

— Ты тоже научился быть трусом? Ингкел?

— Я хочу сначала послушать, что скажет бард, — сказал Ингкел.

— Люди ждут вас, — сказал Фома.

Одно смертоубийственное предприятие за другим. Они словно мотыльки, летящие на огонь. Все из-за него, из-за Фомы.

— Не хотите идти, не надо. Трусы. — Элата презрительно подул на сложенные щепотью пальцы. — Пойду один. Никто не скажет, что Элата не пошел за своими мертвыми. Даже ты, бард, не скажешь! Кто хочет идти за мной?

Кэлпи молчали, переминаясь с ноги на ногу. Потом повернулись к Фоме и посмотрели на него. Все повернулись к Фоме. Все, как один.

«Чего они от меня хотят?» — затосковал Фома.

— Я не буду петь об этом, Элата, — сказал он. — Это не честь, а глупость. Это самоубийство.

Он задумался.

Гнездо Элаты научилось воевать по-новому, думал он, и что бы они ни говорили, как бы ни носились со своей честью, со своим бардом, со своими мертвыми, они уже никогда не переучатся… В этом-то все и дело. Люди думают, что кэлпи никогда не изменятся, а кэлпи слишком верят в людскую хитрость и изворотливость… Но люди — это просто такие кэлпи. А кэлпи — просто такие люди. И если люди ожидают, что кэлпи бросятся сломя голову за своими мертвыми, то надо сотворить такое, чего люди не ожидают. Не бить дурацкими палками по дурацким пузырям, не вопить, не размахивать фонарями… И не красться, как трусы… Что-то среднее.

— Водяной конь, — сказал он.

— Что? — переспросил Элата.

— Водяной конь слушается вас? Вода слушается вас? В этом ваша магия?

— В этом наша магия, — согласился Элата. — О чем ты собрался петь, Фома?

— Я спою вам песню о мертвых, — сказал Фома. — О горящих погребальных пеленах, о воде и дыме…

И он запел.

* * *

— Но мы еще никогда не провожали так наших мертвых, — сказал Ингкел ошеломленно, когда последний вздох амаргеновой арфы замер над плавнями.

— Я — бард, — сказал Фома, — я спел, и будет так.