Посланники

- Лия! - позвал я.

Её глаза потемнели.

- У нас всё нормально?

Лия смотрела на меня долгим блуждающим взглядом.

- У тебя отстранённое лицо, - сказал я.

- Разве?

Я взял её руку и чуть стиснул.

- Мне кажется, ты что-то скрываешь.

Лия руку высвободила и сдавленным голосом проговорила:

- Мне надо побыть одной.

"Побыть одной" – я прислушался к биению моего сердца. Биения не было. И мыслей не было. Кроме одной.

- Ты меня гонишь? - спросил я.

Лия порывисто обернулась.

- Нет, не то… Я хочу, чтобы нам…Очень хочу…Чтобы мы…Но сейчас я…После того, как ночью в мой сон наведался мужчина…

- Мужчина?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Лия

"Настолько многообразно и пестро наше внутреннее строение, что в разные моменты мы не меньше отличаемся от себя самих, чем от других".

Монтень. «Опыты»

Он появился, когда я сидела на веранде гостиницы.

- Чаем не угостите? - спросил, и на его губах выступила загадочная усмешка. – Во мне кровь совсем остыла.

Я вынесла на веранду чайный столик, зажгла лампу.

Мой гость задыхался, словно страдал от избытка кислорода, и весь его облик имел неопределённый вид – не то молодого человека, не то совершенного старца.

Он представился:

- Покойник! От слова "покой! Меня убили в 1944 году. С тех пор я пребываю в покое…

У него был молодой отдохнувший вид, а вместе с тем запавшие щёки и странные, неуверенные движения – ступал он по земле так, будто кто-то сзади ударяет по его ногам жёсткой плетью. От его сильно потёртого пиджака исходил запах взрыхлённой земли. Мы пили чай, и я оказалась вовлечённой в общение с существом, слова которого вызывали во мне острое любопытство и не менее того – желание в чём-то не соглашаться. Останавливала мысль: "Что возьмёшь с покойника?" Испытывая неловкость от создавшейся ситуации, я поглядывала на моего гостя как бы вскользь, исподтишка. Меня поражала его голова, покрытая наполовину седыми, наполовину жгуче-чёрными волосами.

- Но если вы…То есть, каким образом вы сумели пробраться в Яд ха-Шмона? - полюбопытствовала я.

Губы мужчины исказились. Послышался холодно-назидательный тон.

- Мне бы не хотелось говорить о технических деталях.

Тогда я спросила:

- Что привело вас сюда?

Его глаза, казалось, не открывались, тем не менее, я ощущала на себе их колючий, осуждающий взгляд.

Его губы произнесли:

- Эсхил ошибался, полагая, что "убитым всё равно, будут они спать или опять поднимутся". На самом деле убитым не всё равно! Когда-то на этой земле жили мы, но наступил час жить здесь другим.

Он помолчал. Потом сказал:

- Я пришёл предостеречь.

- От чего?

Его глаза вдруг широко раскрылись и наполнились такой отчаянной тревогой, словно увидели перед собой обречённое существо.

- От чего? - повторила я.

- Живых. Одних от других… - повертев головой, он остановил взгляд на окружающие Яд ха-Шмона холмы.

- Там Иудейские горы, - сказала я.

- Вижу, - мужчина пожал плечами, и его голова склонилась на грудь, обнажив кусочек голого черепа. - Несмотря на всё то, что с нами произошло, мы –

всё видим,

всё слышим,

всё чувствуем, ибо –

наши души,

наш разум,

наша воля –

остались незыблемыми.

"Так вот под чьим контролем современная цивилизация" - подумала я и чуть было не спросила, не чувствует ли мой гость себя плохо, но сдержалась, решив, что мёртвым быть плохо не может.

- Не обижайтесь, - пролепетала я, - ваше появление в Яд ха-Шмона меня в немалой мере смущает, хотя пытаюсь принять такого рода демарш за грустную шутку.

Его лицо сморщилось, а глаза, похожие на стеклянные линзы, вызвали во мне страх, даже ужас.

- Ни лгать, ни шутить мёртвым нет резона, - заметил мужчина.

- Но вы…Ваше появление здесь выглядит как некое лицедейство, как попытка ввести реальный мир в заблуждение.

- Всё наоборот…И оставь своё "вы"! Мне двадцать четыре года, и ко мне можно обращаться на "ты".

Острый, упрямый запах мешал мне сосредоточиться.

Он снова повертел головой вокруг себя.

- Ты часто озираешься, - прошептала я.

Он заглянул мне в глаза и, придерживая свою челюсть, сказал:

- Давняя привычка. Часто приходилось…Я вот и теперь вижу, что…И я себе говорю: "Ганс Корн, мир всё такой же…Новые поколения по-прежнему лишены бдительности, погружая себя во мрак, а, может быть, и в само небытие... ".

Я вздрогнула.

- Ганс Корн? Я видела это имя на камне-памятнике. И это имя, и ещё семь других имён…Не ты ли тот самый Ганс Корн?

Мой гость погладил себя по черепу и грустно улыбнулся.