Читаем Послания полностью

Послания

Бахыт Кенжеев , Григорий Святитель Богослов , Дана Кубрак , Константин Великий , преподобный Федор Студит

Снятся ли сны?.. В переулках оставленных сыро,ветер на Пушкинском, ветер на Звёздном бульваре.В дверь колочу кулаками, в свою же квартирусилюсь пробраться – не слышат, не открывают.Сны мои, сны, – словно пригоршню уличной солисыплют на рану. Ах, Господи, в здравом уме ипамяти трезвой, ну кто бы по собственной волервался туда, где бывало гораздо больнее,злей, беспросветней, где виделись только обиды?Крепкие двери казённым железом обиты,новый жилец, против всех человеческих правил,волчьи капканы там вместо запоров поставил.Выйду на улицу – воздух слоистый прохладен,как у стекольщика в ящике – блещет, двоится.Это мой дом, – вывожу аккуратно в тетради,это моя ро… а дальше – пустая страница,дальше – косая линейка, лиловая клетка,столбики цифр, и опять я в разлуку не верю,и до утра, на манер обезьяньего предка,всё колочу, колочу в бесполезные двери…<p>«Ни месяца, ни звёзд в оконной яме…»</p>Ни месяца, ни звёзд в оконной яме.Сплошная канцелярская возняВ приёмной вечности, с её секретарями,Просителями… только у меняОсталось мало времени, а силыИ вовсе нет… и ты меня простила,А я – тебя. Давно уже. Молчи.Позвякивают медные ключи,Шестой этаж, натянута двернаяЦепочка. Уходи. Не понимаюИ не могу. И лестничный провал.Я десять лет об этом горевал,Не узнавал, раскаивался, вышелНа улицу, бегущую к реке,И оклика вдогонку не расслышал.Кто виноват? Молчи. НакороткеС загробной немотой, я снова, сноваВ нелепом сне спускаюсь наповалПо безобразной лестнице. Ни слова.Я десять лет об этом горевал,Я сам погиб, я вовремя не выкрал,Не выкрикнул навстречу февралю,Что время жить, что проигрыш отыгран…Всё позади. И я тебя люблю.<p>«Кто же меня обзывал мещанином? Похоже…»</p>Кто же меня обзывал мещанином? Похоже,друг мой Гандлевский, в чаду многолетнего спора.Ох, я и вправду не слишком духовен, Сережа.Мало читаю, мечусь и меняюсь нескоро.Дай оправдаться разлукой, биноклем стократным,пятнами света на сумрачной сцене, прологомк самопознанию. Трудно в её невозвратномчёрном огне. Поневоле поддашься тревогамсамым земным. Наблюдается фора, однако,в виде отечества – даром ли мы, россияне,и без второго пришествия съели собакув эсхатологии и богословском тумане.Вечер. Октябрь. На углу, где табак и газеты,некто небритый торгует гашишем. Усталосердце колотится. Писем по-прежнему нету.Глядь – а под дверью цветная реклама журнала«Армагеддон». Принесли и ушли, адвентисты.Нету на них ни процесса, дружок, ни посадки.Сей парадиз, обустроенный дивно и чисто,тоже, как видишь, имеет свои недостатки.

Перейти на страницу: