— А откуда ты узнал, что Казбека изнасиловали?
— По телефону звонил. Кричал в телефон. Плакал, наверно.
— В колонии заключенным уже телефоны дают? — спросил, удивившись, Джабраилов.
— Не знаю. Я там не был. Может, попросил у кого.
Весть была ошеломляющей. Горцы сидели в тюрьме чаще всего за драки, связанные с убийствами, но до сих пор никто никогда их там еще не насиловал. Это был вызов, несравнимый по своим эмоциональным последствиям с тем, что произошло в деревне. Там сожгли машину, проще говоря, кусок железа. А здесь надругались над живым соплеменником. В голове Джабраилова сразу стала возникать целая вереница вопросов. Первый и самый главный — кто это сделал? Люди, совершившие это, должны умереть, и они умрут. Здесь не может быть никаких сомнений. Но их надо еще вычислить. Второй, не менее важный вопрос, — почему это случилось именно сейчас? Ведь Казбек сидит в тюрьме не первый день, надругаться над ним можно было давно. Несомненно, что насилие связано с каким-то другим событием. С каким именно? Это тоже надо разгадать потому, что иначе не избежать может быть еще больших неприятностей. Джабраилов почувствовал, как у него заныло под ложечкой.
— Что еще ты хочешь мне сказать? — спросил Джабраилов родственника.
— Сулейман женится.
— Какой Сулейман?
— Мой брат младший. Ты разве забыл?
— У тебя сколько братьев? Четверо?
— Пять. И две сестры.
— Ты когда домой едешь?
— Завтра самолетом хочу лететь.
— Зайди ко мне сегодня вечером. В восемь часов. Я брату денег на свадьбу дам.
— А что с Казбеком будет? Что я дома скажу?
— Если сегодня узнаю, вечером тебе расскажу. А сейчас извини, у меня дел много. И про Казбека буду узнавать. Не обижайся, брат. Жизнь у меня такая.
Джабраилов поднялся с дивана, проводил родственника до дверей. В приемной вместе с телохранителем сидел начальник службы безопасности Семен Лобков. Джабраилов кивком головы пригласил его к себе.
Лобков — маленький, юркий, с глубоко спрятанными холодными глазами, в которых никогда не отражались никакие эмоции, прошел к столу и молча сел за небольшой приставной столик. Положил на него руки и, повернувшись, уставился на Джабраилова. Он заранее чувствовал, когда хозяин собирался говорить ему что-то важное и внутренне собирался, чтобы не пропустить ни одного слова. В том, что разговор будет именно таким, не было никаких сомнений. Так рано Джабраилов вызывал к себе Лобкова только в особых случаях.
— Что у тебя есть по Глушко? — спросил Джабраилов, тяжело опускаясь в кресло. Последние новости придавили его своей тяжестью.
— У меня есть все. А что вас интересует?
— Глушко встал поперек нашего бизнеса. Я думал, это от непонимания. Но он все прекрасно понимает, и все делает преднамеренно. Если мы не разберемся с ним, над нами нависнет серьезная угроза.
Лобков промолчал, давая понять хозяину, что хочет выслушать его до конца. Тот встал, подошел к холодильнику, достал бутылку минеральной воды и, показав на нее Лобкову, спросил:
— Будешь?
Лобков отрицательно покачал головой. Джабраилов налил воды в стакан, выпил, поставил бутылку назад и снова сел на свое место за стол.
— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он, опустив глаза и отвернувшись от Лобкова, — но Миша Глушко зашел слишком далеко. Если мы не уберем его, понесем огромные невосполнимые потери. Потребуется много времени, чтобы потом прийти в себя. Ты куда собираешься нынче в отпуск? — неожиданно перевел разговор на другую тему Джабраилов. Он всегда делал так, когда собеседнику требовалось время обдумать то, что было сказано до этого.
— На Мальорку.
— С женой летишь?
— Да, с женой.
— Это правильно. Семья — опора человека. Он все делает ради семьи. Не будет жены, детей, не будет и смысла жизни. Ведь не ради денег живем. Деньги приносят счастье только тому, у кого хорошая семья. Путевки уже оплатил?
— Завтра пойду выкупать.
— Надо все сделать до отъезда в отпуск.
— Но я же улетаю через пять дней. Вы ведь это знаете.
— Пять дней — это очень много. За пять дней можно несколько раз вокруг земли обернуться. Завтра утром скажешь, сколько это будет стоить. Свои премиальные тоже включи. В отпуске денег много идет. Женщины любят их тратить.
Джабраилов замолчал, и Лобков понял, что разговор окончен. Судьба Миши Глушко решена, надо договариваться с исполнителями.