Они остановились на поляне, окруженной полукруглой плотной стеной елей, сосен и лиственниц, а с другой стороны этот круг замыкала отлогая скала, и было немного страшно, что с нее могут упасть камни. Но Крид успокоил ее, что каменный дождь намного безопасней вражеской атаки. Измученные ребятишки разлеглись на своих одеялах и, как щенки, прижались, согреваясь друг об друга. Было холодно, но Крид не разрешил разжигать костер.
— Сейчас не очень холодно, — заявил он. — И нет смысла напоминать вам, что «Черноногие» за сотни миль учуют нас по дыму от костра.
Передернувшись, Ганна согласилась. Сев на сваленное дерево, Ганна стала расплетать свою длинную косу — ночной ритуал привычный до боли и успокаивающий в этой страшной ситуации.
Теперь она осталась одна в компании спящих детей. Ганна постаралась отогнать от себя воспоминания сегодняшних событий. В ожидании Крида она разбирала руками волосы, прислушиваясь к звукам вокруг себя. «Он ведь вернется, неужели нет?» — засомневалась Ганна.
Она положила подбородок на согнутые колени и сидела так, улавливая малейшие звуки, издаваемые их лошадьми. Ей казалось, что в таком положении она сидит уже несколько часов, вглядываясь в бездонную темноту, которая становилась все чернее, пока все вокруг не скрылось в кромешной мгле. И если бы не отблески лунного света, ужас полностью овладел бы ею. Воспоминания тех длинных часов, проведенных в темном подвале, были еще очень живы и слишком реальны. В ушах до сих пор эхом раздавались выстрелы и крики…
Резко поднявшись на ноги, Ганна затянула свои длинные волосы толстой тесемкой и натянула одеяло на плечи. Она должна оставаться деятельной — не терять присутствия духа даже в безвыходном положении. Как же еще ей сохранить силы для детей?
Она стояла в нерешительности, дрожа на ночном холоде и высматривая в темноте Крида Браттона. Она не настолько глупа, чтобы паниковать.
Крид Браттон был ужасно раздражен, когда ему пришлось взять их под свою опеку, но он не сможет бросить ее и детей.
Услышав едва различимый шорох шагов по земле, покрытой ковром из прошлогодних листьев и сломанных веток, она напряглась, и по спине побежали мурашки: «Человек или животное?»
— Мистер Браттон? — в волнении окликнула она. Ее голос дрожал, когда она повторила еще раз, но ответа не последовало.
Сейчас начинался сезон, когда матери-гризли собираются в стадо. Она вспомнила рассказ одного неудачника, столкнувшегося однажды с огромной мохнатой горой с острыми, как бритва, зубами. Медведица чуть не загрызла его. Но обычно гризли не охотятся по ночам.
Ганна на ощупь поискала вокруг себя что-нибудь на случай атаки и подняла с земли сук, с прилипшими к нему полусгнившими листьями, которые она скинула дрожащей рукой. Забытое одеяло лежало на земле. Она крепко сжимала ветку, держа ее перед собой и пятясь назад от звука приближающихся шагов. Они были все ближе и ближе — твердые, размеренные шаги по шуршащему лиственному покрову. Она затаила дыхание.
Неожиданно перед ней выросла огромная тень.
Закрыв рукой рот, чтобы не закричать, у Ганны все-таки хватило храбрости спросить:
— Кто там? — И она стала изо всех сил размахивать своим оружием.
— Boy! — прокричал грубый мужской голос.
Стальные пальцы схватили Ганну за руку и толкнули. Она потеряла равновесие, упала и оказалась под распластавшимся на ней Кридом Браттоном.
Его лицо находилось всего в нескольких дюймах от ее. Не делая никаких попыток подняться, он, лежа, вырвал палку из ее неслушавшихся пальцев и отбросил в сторону. Он сжал ее запястья и заглянул ей в глаза.
— Мистер Браттон? — спросила задыхаясь Ганна. — Вы в своем уме? Вы же раздавите меня.
— Опять пробили мне голову, — прорычал он в ответ; он походил на огромного, величиной с гору, кота.
— Опять? А когда же в первый раз? — выдохнула она, затем прибавила, когда ей показалось, что тесемки на ее платье вот-вот треснут: — Пожалуйста, встаньте!
Крид не двигался, а лишь немного шевельнулся. Ганна чувствовала всю тяжесть его тела, холодную рукоятку пистолета, вдавившегося ей в живот, и его бедра на своих дрожащих ногах. Было что-то интригующее в том, как он пытался завладеть ею. Она ощущала биение его сердца. Ей бы испугаться или, наконец, разозлиться, но вместо этого она поймала себя на мысли, что с любопытством рассматривает его рот, недоумевая, почему у такого резкого и грубого человека могут быть столь нежные губы.
Словно поняв, о чем она думает, Крид улыбнулся понимающей улыбкой, которая заставила ее покраснеть и отвернуться.
— А первый раз был тогда, когда мальчишка огрел меня деревянной бадьей, — напомнил он ей, возвращая Ганну к заданному вопросу.
— Пожалуйста, встаньте, — повторила она.
Он усмехнулся, быстро скатился с нее и сел, положив руки на колени и пристально глядя на нее.
— Почему вы не откликались на мой зов? — осмелилась спросить Ганна, переведя дыхание. — Вы не слышали меня?
Он опять ухмыльнулся:
— Конечно, я прекрасно вас слышал!
— Тогда…