Вера Павловна бережно, как подобает, спрятала привезенные инструкции, не отдыхая, занялась хозяйством. Андрей опять склонился над аквариумом. Несуразный мальчишка, несобранный, своевольный; в школе нет о нем единого суждения — языковеды упрекают в стихийности, склонности к авралам; завуч, Евгений Евгеньевич, прочит ему великий успех в области физико-математических наук, уверяет, что математика для Андрея, как песня для птицы. А мальчишка уткнулся в аквариум, пишет стихи о золотой рыбке… Сама виновата, внушила ему, что математика без поэзии — пустыня жестокая, без влаги и жизни, а теперь сказочные рыбки готовы поглотить математические истины.
Никита и Анатолий вышли из автобуса на остановке Новый поселок, отправились бродить по улицам, осматривая достопримечательности жилого массива.
— Тут земля не родила, травы чахли от суховея и песчаных бурь, птица гнездо не вила, — декламировал Никита, размахивая руками. — А город вырастет. Подвели водопровод и газ, подвезут чернозем, будут цветники и парк. С аттракционами.
Анатолий хорошо знал склонность друга к бурным, восторженным отзывам об удачных градостроительских решениях, за которыми обычно следовало столь же бурное возмущение неполадками и слова «великолепно, потрясающе» мгновенно сменялись выражениями «бездарь, головотяпы, прихлебатели!» Человек крайностей, он судил обо всем непререкаемо, с дотошностью дипломника, только что защитившего проект.
— А что, ваш Иван Сидорович и впрямь приметная величина? — спросил Анатолий, окидывая взглядом строения, которые Никита назвал ансамблем, решенным современно.
— Не знаю, не могу судить. Я давно уехал и недавно вернулся. Однако поднять такой райончик!..
Далеко впереди развернулась милицейская машина, покатила по трассе, и тотчас из-за угла, со стороны угора, заваленного блоками и трубами, выскочили распаренные бегом парни…
Анатолий вздрогнул, движение неприметное, однако сразу передалось Никите.
— Анатоша!
— Ладно… Глупо, конечно.
— Брось, Толя, гони тени прошлого. Это наши поселковые ребята спешат на комфортабельный рейсовый автобус, избаловались, черти, презирают нашу колымагу. — Никита с тревогой покосился на друга. — Тебя все время что-то беспокоит!
Анатолий провел рукой по гладко выбритой щеке, по шелковистым усикам, нависшим над неспокойно дернувшимся ртом:
— Да нет. Просто хочется побриться, только и всего. Осточертела декорация, хочу видеть себя всегдашним, привычное свое лицо. — Анатолий провел кончиками пальцев по шраму, скрытому подусниками.
— Брось, Толя… Не поддавайся настроениям. И как тебя держали на рисковой работе?
— Держали, значит, годился… Вернусь ли прежним на эту работу, вот в чем вопрос.
— Оставь, пройдет! Поживешь у меня во чистом поле на высотном этаже, быстро очухаешься.
— Я и говорю, пора мне в образе своем! Ты ступай, а я заскочу в салон. Любопытно глянуть, как обосновались они тут.
Эльза Захаровна спешила в косметический салон, не заметила ни милицейской машины, ни людей, столпившихся на трассе; надо было привести себя в порядок после городской суеты и беспокойной дороги — к вечеру ждали гостей.
В салоне задержалась перед зеркалом, долго не могла сосредоточиться, увидеть себя в назойливом мелькании чужих лиц, вот уж влепили зеркала на проходе.
И вдруг на улице, за витражом, в просвете между разноцветными стеклышками, заметила парня, приехавшего в «трясучке»; изменился в лице с прошлой осени, усики отрастил. Эльза Захаровна еще на автостанции, у кассы признала его. Почудилось, из-за цветных стеклышек витража острый взгляд остановился на ней, Эльза Захаровна отвернулась, хорошо, что можно отвернуться — и все происшедшее исчезнет.
Зашла в пустующую раздевалку, хозяйской рукой примостила сумку на вешалке, хотя и не была тут хозяйкой и супруг ее не имел отношения к салону; но Паша Пахомыч был фигурой в районе, богом обслуживания и потребления, и это сказывалось в каждом слове, каждом движении его жены.
— Клавдюся! — окликнула она пробегавшую мимо девушку. — Затолкни, дусенька, эти сверточки в холодильник, пока я тут обкручусь.
Эльза Захаровна передала Клавдюсе свертки с пря-еньким, солененьким, сладеньким — она любила привозить из города что-либо к вечеру, выискать, надыбать, по ее выражению.
— Поближе к морозилке! — крикнула вдогонку девушке. Эльза Захаровна хорошо знала себя, свои привычки, знала, что пройдет немало времени, прежде чем она покинет салон.