— Это уже привычка. Состояние тела и души, если хочешь. Но хватит обо мне. Давай о твоей работе. Как твое дело, нашумевшее в прошлом году?
— Судебное разбирательство окончено, ты знаешь. Воздали должное. Таранкин отделался строгачом ввиду отсутствия присутствия. Полох остался в стороне, поскольку отношения с осужденными имели внеслужебный характер и причастность не установлена. Короче, можно так сказать — преступление изжито, обстановка преступления осталась.
— Любопытственно, Анатоша, любопытственно выражаешься… У тебя все время что-то на уме! Ошибаюсь?
Анатолии не ответил, почудилось: кто-то смотрит на него, сверлит неспокойным взглядом. Он оглянулся — на подоконнике сидел черный зверь с желтыми, немигающими глазами.
— Откуда взялась эта кошка?
— Это кот. Нетрудно определить по округлой, сытой, самодовольной роже.
— Как он попал в комнату?
— Как всегда, по карнизу через балкон. Познакомься, его зовут Черныш. Мои родители оставили нас с Чернышом на попечение соседки, очень милой женщины, ты ее увидишь; отлично готовит — суп с гренками или пирожками, пожарские, отбивные или курочку. — Никита подошел к окну, схватил кота за шиворот, Черныш мяукнул, лапы и хвост обвисли беспомощно, но глаза горели. Неутолимо. Отчужденно. Пренебрежительно.
— Шельма. Потаскун. Любимец публики. Знает свое время, прохвост — сейчас появятся биточки в сметане. И она сама, Катерина Игнатьевна — маленькая хозяйка маленького киоска на трассе.
Из коридора донесся стук в дверь, мягкий, приглушенный, похоже было — стучали носком легкой туфельки.
— Это она!
Никита швырнул кота на диван, поспешно убрал со стола бутылки, посуду, остатки закуски, кинулся в коридор:
— Пожалуйте, пожалуйте… А мы уж тут ждем не дождемся!
— Мужчины всегда рады нам, когда голодны. — Следом за подносом, накрытым салфеткой, в комнату вплыла молодая женщина, маленькая, румяная, с ямочками на щеках. Анатолий видел ее у лифта. — Вот, подкрепляйтесь, — приговаривала она, ставя на стол супник и прочее, — кушайте на здоровье. Я ж понимаю, на холостяцком положении, буфеты, автоматы.
Черный кот спрыгнул с дивана и принялся тереться о ноги Катерины Игнатьевны.
— Знакомься, Толя, кланяйся в ножки, наш благодетель, Катерина Игнатьевна…
— Мама-а! — донеслось с лестничной площадки. — Мама-а, ты где?
— Ах простите, дверь не заперла, — спохватилась Катерина Игнатьевна, — а моя девчонка следом за мной! Верите ли, ни на шаг не отпускает, до того ревнивая. Муж в командировках, так она за мной свекрухой, слова сказать ни с кем не даст.
— Мама, ты здесь? — в комнату юркнула девочка в белой блузке, на которой алел новенький, аккуратно повязанный галстук. Заметив чужого, девочка нахмурилась. — Ты скоро, мамочка? Ты скорее, пожалуйста.
— Ольга! — вспыхнула Катерина Игнатьевна. — Сколько тебя учили!
— А я ничего особенного не сказала.
— Вот видите, — смущенно заговорила Катерина Игнатьевна, обхватив девочку рукой, — ничего особенного не сказала… Да-а, наши дети, наши дети… — Повторяла она, почему-то расстроившись. — А слышали, сегодня на трассе? Ужас какой, мальчишка полез в фургон крутить баранку, в яр завалился.
— Не завалился, а убили, — возразила девочка.
— Что-о? Ты что болтаешь? Ты что сказала, что сказала! — еще более расстроилась Катерина Игнатьевна. — Что ты знаешь, что ты можешь знать?
— Знаю. Во дворе говорили.
— В каком дворе? В каком дворе? У нас и двора нет, дом на пустом месте стоит.
— У Таты во дворе. Тата говорила.
— Какая Тата? Опять эта Тата! Ты почему шатаешься по дворам?
— Я не шатаюсь. Мы всегда, все девочки, у Таты во дворе играем, всякие книжки читаем.
— Вот пожалуйста, они читают! Что вы читаете, что?
— Что хотим, то и читаем.
— Слышали? Ну, что мне с ней делать? И наказывать рука не поднимается, целую четверть проболела, в клинике лежала на обследовании.
Анатолий сочувственно присматривался к девочке — серые, внимательные глаза Оленьки, как всегда у детей после тяжелой болезни, стали большими и тревожными; рука с голубыми прожилками нетерпеливо легла на руку матери. Вокруг шеи розовая капроновая ленточка с подвешенным плоским ключом от квартиры.
— Значит, мы с тобой друзья по несчастью? — склонился к девочке Анатолий. — Друзья по коечкам больничным?
— Почему по несчастью, — не поняла Оленька, — я не знаю, о чем вы говорите. Я сказала про мальчика, а вы про что?
— Не приставай ты со своим мальчиком, — оттеснила девочку Катерина Игнатьевна. — Не слушайте ее, глупая девчонка. На трассе лучше знают, да я сама слышала и видела, как вытаскивали трактором машину, серый фургон пищеторга.
— Не серый, а коричневый, — перебила Катерину Игнатьевну Оленька.
— Не коричневый, а серый, — строго поправила дочку Катерина Игнатьевна.
— Нет коричневый, шоколадный, — упрямо повторяла девочка. — Я видела, шоколадный.
— У тебя кругом шоколады, так шоколады и снятся. Серый фургон. Трактор вытащил серый фургон.
— Нет шоколадный. Я вышла на балкон, когда загремел гром, посмотреть летающие тарелки и видела — шоколадный.
— Какие тарелки? Причем тут тарелки?