Поселок на реке Оредеж

Брат молчал, и, хотя умом Олеся понимала, что молчит он просто потому, что спит тяжелым пьяным сном, ей казалось, что он все слышит, понимает и молчит специально, потому что сердится на нее, и из злости на нее живет один как перст и не обзаводится семьей, и даже сарай все никак не достроит – тоже потому, что осуждает ее и хочет, чтобы все это в поселке видели.

– Мне, Киря, идти нужно… – сказала она обиженно. – Мне завтра на работу. А ты, если будешь так, тебя с твоей станции выгонят, узнаешь тогда.

Но брат все так же молчал, даже как будто еще безнадежнее.

– Пойду я, Киря, – повторила Олеся и прибавила: – Я к тебе больше приходить не стану, ты сам приходи, когда надумаешь.

– Ладно, Тань, пора мне. – Олеся Иванна скомкала в пальцах угол платка и подумала, что он, наверное, весь уже замусолился и надо бы его постирать. – За пирожки тебе спасибо.

– А с собой, что ли, не возьмешь? – встрепенулась Татьяна. – Я их только сегодня утром пекла, свежие.

Ей хотелось сказать, что не надо так скоро уходить и что она будет рада, если Олеся посидит с ней еще немного, хоть до самого вечера, но правильные слова не выговаривались, и Татьяна в очередной раз пожалела, что нет дома Сергия.

– А Сережа-то твой со службы придет голодный, что ты ему скажешь? – Олеся старалась не улыбаться, но уголки ее рта все равно поползли вверх. – Что Олеська заходила и все сожрала?

– Олеся Ивановна, ну что ты такое говоришь? И ничего я такого про тебя не скажу… – пролепетала Татьяна, и Олеся Иванна, уже не сдерживаясь, прыснула и закрыла рот ладонью. Татьяна уставилась на нее растерянно и тоже неловко засмеялась.

– Ну, Таня, ты даешь! – Олеся Иванна, взяв со стола салфетку, осторожно, чтобы не размазать тушь, промокнула неожиданно навернувшиеся на глаза слезы. – Анекдот!

Татьяна промолчала. Ей казалось, что Олеся ее не любит и смеется над ней, а все-таки приходит к ней жаловаться на жизнь и спросить совета, потому что больше ей пойти не к кому, хотя за станцией живет ее подруга Лизавета Ивановна, или просто Люся, – бойкая молодая женщина со светлыми, как будто сожженными перекисью волосами (за глаза ее в поселке называли «чухонкой»). Олеся Иванна как-то сказала, что подружилась с Люсей только потому, что вместе им было сподручнее знакомиться с парнями: чухонка Люся и красивая цыганской красотой Олеся притягивали взгляды, да еще и обе Ивановны – тут хочешь не хочешь, а западет в память, а после – и в душу. Правда, когда несколько лет назад Олесе и Люсе одновременно приглянулся один мужчина из дачников, Люся уступила, хотя и долго после, когда этот дачник уже уехал к себе в город и думать забыл о летних приключениях, не приходила к Олесе из-за станции, но потом вдруг пришла как ни в чем не бывало в магазин, принеся с собой коробку клюквенной пастилы, и после закрытия просидела с Олесей за чаем до позднего вечера. И все-таки к Люсе Олеся Иванна в случае чего не шла – может быть, потому, что не она в тот раз уступила, а может, потому, что были и другие разы, о которых Татьяна не знала.

– Ладно, Таня, правда, пойду я… засиделась уже. Спасибо тебе. Извини, если чем тебя обидела.

– Да что ты, Олеся Ивановна, ничем ты меня не обидела, честное слово! – Татьяне показалось, что ее голос звучит фальшиво, и некстати вспомнилось, как она, придя раз в магазин за сгущенкой, не застала Олесю на месте и вместо того, чтобы позвать ее, зашла за прилавок и тихонько приоткрыла дверь «склада», и там в маленьком пыльном помещении, залитом летним солнцем, увидела Олесю и Якова Романыча, и, хоть Яков Романыч стоял к ней вполоборота, все равно сразу бросалось в глаза, что он намного старше Олеси и что волос у него на голове уже почти не осталось, и от этого было еще стыднее. Олеся повернула к ней испуганное лицо, окруженное растрепанными черными локонами и пляшущими в слепящем свете пылинками. Татьяна тогда поспешно захлопнула дверь, а Олеся ни разу потом не напомнила ей о том случае и вообще вела себя так, будто ничего такого и не было.

– Точно не обидела? – спросила Олеся, видя, что Татьяна мнется, и решив, что таки наговорила сегодня лишнего.

– Да не обидела, не обидела, господи! – всплеснула руками Татьяна. – Ну что ты себе придумываешь?

– Хорошо, если так. Сережу своего целуй от меня, – Олеся Иванна подмигнула Татьяне, и та совсем растерялась. – Скажи, приду к нему как-нибудь на службу в красной юбке, бабок его пугать.

– Ну ты придумаешь тоже, Олеся Ивановна…

– А и приду, я слов-то на ветер бросать не привыкла, когда это я кого обманывала? – Олеся звонко рассмеялась. – Вот юбку-то свою красную выглажу, подол покороче подошью и приду, так и знай!