Поселок на реке Оредеж

– Что мне было в городе делать? Я в Вязье поехала, к тетке. С вечера собралась: какие-то свои колготки, платье у меня было выходное, голубенькое… На дорогу сварила пару яиц, утром поднялась рано, пока мать спала, убежала на станцию и села в тамбур великолукской электрички. Так до самого Вязья в тамбуре и проехала.

Сквозь шорох дождя на улице послышался короткий паровозный гудок, и мимо станции промчался поезд дальнего следования.

– Куда этот, интересно?

– На Лугу, наверное… в это время на Лугу идет.

– И чего тетка?

– Обрадовалась, что… Думала, я погостить приехала, баню натопила. Я у нее несколько дней прожила, пока она не догадалась пойти на станцию и позвонить матери, мол, спасибо, что Олеську прислала, а то скука тут у нас в Вязье… у меня тетка одинокая была, говорили, так и померла девушкой. – Олеся Иванна вздохнула. – Мать сразу примчалась, первой же электричкой. Выдрала меня как сидорову козу.

На станции снова загудел паровоз, потом еще один.

– Разъездились… – фыркнула Комарова.

– Я тоже в детстве поезда любила. Смотреть на них бегала, гадала, какой куда едет, все пыталась представить, как там люди живут.

– Да чего… так же, наверное, как здесь.

– Наверное, так же… – нехотя согласилась Олеся Иванна. – До завтра зарядил – хоть магазин закрывай, все равно никого не будет, только если кто-нибудь из мужиков придет за водкой – этим дождь не помеха. Все они хороши… и этот хорош – со своей Оксанкой справиться не может.

– А тетка ваша что?

– А что тетка… защитить меня, конечно, пыталась, мать за руки хватала: «Вера, не бей! Вера, остановись!» Остановится Вера, как же! Потом просила меня оставить хоть на пару недель, но мать все равно меня домой увезла и потом мне всю жизнь этот побег помнила.

– Сильно била?

– Сильно… А если подумать: ну убежала бы я, ей-то что? Нужна я ей была очень? Ладно бы еще парень, а то девочка… – Олеся Иванна махнула рукой и замолчала.

По прилавку ползала совсем сонная муха: Комаровой жалко было ее прихлопнуть.

– А если бы убежали, что бы делали?

– Не знаю… замуж бы выскочила, – усмехнулась Олеся Иванна. – Нашла бы себе в Вязье принца.

Скрипнула дверь, потом открылась настежь, и на пороге появился Петр. Олеся Иванна коротко взглянула на него, чуть покраснела, но ничего не сказала и продолжала молча на него смотреть. Петр мялся в дверях. Рубашка на нем была чистая, и всегда торчавшие в разные стороны вихры были кое-как приглажены – или так казалось из-за того, что они намокли под дождем, но левый глаз был еще мутным, и под глазом лиловела шишка.

– Ну, что встал? – наконец спросила Олеся Иванна. – Заходи, не стесняйся, все свои тут.

– Да я так… – пробормотал Петр и искоса посмотрел на Комарову.

– Заходи, заходи, – поторопила Олеся Иванна. – Только если ты опять ругаться пришел…

– Да я так, ничего… – повторил Петр, зашел в магазин и тихо прикрыл за собой дверь.

– Олесь Иванна, можно я на склад пойду?

– Иди, Катя, иди… там макароны с тушенкой в кастрюле на столе. Иди поешь.

Комарова спрыгнула со своей табуретки.

Олеся Иванна наклонилась вперед, не спуская глаз с Петра:

– Ну?

Петр почесал затылок, отчего волосы у него опять взъерошились:

– Кончать с этим надо. Оксанка узнает, плохо будет.

– Так ты сам ей и скажи, – усмехнулась Олеся Иванна.

Петр помолчал, размышляя, шутит она или всерьез, осторожно спросил:

– Ты чего это?

– А что я? Я-то что? Чуть что – ты ко мне бежишь, а как «Оксанка узнает» – так все, до свидания, катися колбасой…

– Олеся, да чего ты?! – Петр начал сердиться. – Погодим немного, она успокоится…

– Погодим! – передразнила Олеся Иванна и снова усмехнулась, и Петру ее лицо от этого вдруг показалось некрасивым. – Я тебе что? Я на дороге найденная?

Комарова поковыряла вилкой слипшиеся макароны. Есть не хотелось. На складе было пыльно, и на ящиках у стен сидели в пыли большие мохнатые пауки, которых бабка называла «домо́выми» и говорила, что они очень полезные и их ни в коем случае нельзя убивать. «Увидела на полу паука – уступи ему дорогу, пусть он идет по своим паучьим делам». Комарова отломила от засохшего в вазе букетика травинку, подошла к нижнему ящику, присела на корточки и аккуратно потыкала одного из пауков. Паук приподнял лапу, но с места не сдвинулся.

– Глупый, – сказала Комарова и почесала ему травинкой спину.

Паук прополз пару сантиметров и снова замер.

– Глупый, – повторила Комарова. – Ну чего ты тут сидишь? Познакомился бы с кем-нибудь… там девушки на улице. Ну чего ты?

Она села на пол, прижалась щекой к углу ящика и стала рассматривать паука. Ленка их очень боялась – один раз на нее упал в туалете крестовик, и она выскочила во двор с задранной юбкой и голой жопой, а потом не спала всю ночь и приставала к Комаровой, чтобы та поискала у нее в волосах. У этого были короткие крепкие лапы, покрытые редким коричневатым мехом, и брюшко, тоже все покрытое короткими волосками. Комарова осторожно подула на него, и паук повернулся к ней мордой. На морде у него было несколько глазок-бусинок, смотревших в разные стороны: два покрупнее спереди, две пары поменьше по бокам.