Поселок на реке Оредеж

Вера появилась как-то сама собой, втекла в него незаметно за твержением молитв и учением церковнославянского, и однажды он зашел к отцу, возившемуся с громадным чирьем под мышкой у бабки из соседней деревни (из-за чирья бабка не могла доить корову), и попросил пореже поминать имя Господа всуе. Отец отвлекся от бабкиного чирья, поднялся со стула, широко размахнулся и отвесил будущему батюшке крепкую оплеуху. Сергий, вспомнив об этом, улыбнулся и прижал руку ко рту, чтобы не рассмеяться и не разбудить Татьяну. Надо было попросить ее показать вышивку: она, наверное, ждала этого.

– Таня… – шепотом позвал Сергий, не надеясь, что она ответит.

Но Татьяна ответила спустя некоторое время. Спросила:

– Опять на исповеди пришлось послушать всякого?

Она знала, что Сергий никогда не раскрывает тайну исповеди, а потому всегда интересовалась только в общем, не спрашивала подробностей. Иногда Татьяна, глядя на мужа, всегда спокойного и не повышавшего голоса, думала, что он носит в душе так много чужих грехов, что другой бы на его месте, может быть, потерял бы веру и отчаялся.

– Да так…

Издалека, откуда-то с другого берега, донесся протяжный вой, в ответ в поселке залаяли собаки, и Дружок пару раз глухо гавкнул сквозь сон. Татьяна вздрогнула под одеялом.

– Ты что, Таня?

– Страшно… – прошептала Татьяна. – Волк ведь это…

– Какой волк? – удивился Сергий. – Собака воет.

– У нас в Заполье волки так выли. Лежишь зимой под одеялом, засыпать собираешься, а он как завоет, и кажется, прямо под окнами сидит и вот сейчас в дом влезет.

Сергию стало смешно.

– Что тебе этот волк сделает? Да и собака это, никакой не волк.

– Волк, – серьезно повторила Татьяна. – Волк всегда к несчастью воет.

Сергий вздохнул. Все у них к несчастью: волк в лесу завоет от голода или от тоски (а Бог их знает, может, они от радости воют?), выпь закричит – значит, кто-то умрет скоро, на порог наступать нельзя – несчастье в дом занесешь, если забыл дома какую-нибудь вещь и вернулся, нужно обязательно посмотреться в зеркало, спросишь у кого-нибудь, не смотрел ли прогноз погоды на завтра, так он уставится на небо и будет рассказывать, что если закат красный, то завтра быть сильному ветру, а если золотистый, даже если и с облаками, то погода будет ясная, а по пятому каналу опять все наврали, вы им не верьте. К роженицам, если кто-нибудь поумнее не догадается вызвать «Скорую» из райцентра, они вызывают бабку, которую зовут «акушеркой», хотя спроси у нее документ об окончании медицинского училища, она его навряд ли покажет, а потом этого же ребенка несут в церковь крестить – и не понимают, что это ведь язычество и мракобесие, все эти их бабки-«акушерки» и суеверия. И город – всего-то в ста шестидесяти километрах, на электричке – рукой подать. И непролазная грязь. Сергий вспомнил дорогу от Куровиц, на которой «Газель» Петра дважды увязла в лужах раскисшей глины. Волк снова завыл вдалеке – уныло, как будто жаловался на придвигающуюся зиму. Сергий погладил Татьяну по голове:

– Волк – тоже божья тварь, Таня.

Татьяна ничего не ответила, и Сергий еще несколько раз машинально провел ладонью по ее волосам.

Отец у Сергия помер рано, Сергий тогда оканчивал первый курс в академии, как раз шли экзамены, и он срочно приехал из города. На похоронах собралось много народу: отца в поселке любили, потому как едва ли нашелся бы человек, которому Петрович не вправил бы когда-то вывихнутого пальца, не вскрыл бы нарыва и не выдернул посреди ночи вдруг разболевшегося зуба. После похорон отец Александр подозвал Сергия и отвел в сторону:

– Ну что, постигаешь науку?

– Постигаю, – кивнул Сергий.

– А ну-ка…

– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя… – начал Сергий медленно и тут же подосадовал на себя: взрослый же уже человек, в академии учится, а перед отцом Александром – все равно что школьник, как будто экзамен ему сдает.

Отец Александр послушал немного, потом засмеялся, пренебрежительно махнул рукой. Сергий замолчал.

– Отец твой многогрешный был и, надо сказать, в Бога вот ни на столько не веровал.

Сергий молчал, не зная, что ответить, и во все глаза смотрел на отца Александра, возвышавшегося над ним всем своим богатырским ростом. Судя по запаху, с утра батюшка немало принял на грудь.

– А ты его все-таки не стыдись… – Александр мотнул головой, будто пытаясь поймать какую-то ускользавшую мысль.

– Да я и не стыжусь, отче…

– Не стыдись, – упрямо повторил отец Александр, как будто Сергий ему возражал. – Ибо никто из нас не в силах постичь Божьего замысла. Видел, сколько пришло-то?..

– Видел…