Поселок

Идолом, покровителем и верным другом Казика был Дик. И потому, что Дик был человеком леса, и потому, что оба они были сиротами. Дик вообще едва помнил своих родителей. Казик потерял их в эпидемию, когда был маленьким. Он никогда не называл Луизу матерью. Фумико, второй приёмыш Луизы, звала её матерью. Казик — только Луизой.

Осенью, после возвращения с гор, где лежал разбитый «Полюс», Казик с Диком были в лесу. Они пошли на дальнюю охоту, к югу, километров за двадцать. Туда осенью откочёвывают стада мустангов. Мясо мустангов несъедобно, даже шакал не трогает мустанга. Но у мустангов есть удивительный воздушный пузырь. Животное раздувает его, когда спасается от погони. Тогда мустанг из сухого, поджарого, чем-то схожего с лошадью насекомого превращается в блестящий шар и поднимается в воздух. Его воздушный пузырь эластичен и крепок. Из него получаются оконные плёнки, мешки, сумки, пузыри для воды и зерна и многие другие полезные вещи. А девочки в посёлке завели моду — радужные лёгкие накидки — и бегают в них, как стрекозы.

Охотники вышли на рассвете. Ничего интересного в лесу они не встретили. В те дни всё ещё жили памятью об удивительном походе к перевалу, и потому немногословный Казик был на себя не похож — он замучил Дика вопросами. Он бесшумно и легко шагал рядом, глядя под ноги, чтобы накрыть жёсткой ладошкой сладкий грибок и кинуть, не останавливаясь, в рот, иногда стрелой кидался в сторону, чтобы принюхаться к следу, но тут же возвращался с очередным вопросом:

— Он весь из железа?

— Из сплава.

— И больше нашего посёлка?

— Как наша изгородь. Нет, больше.

— И круглый?

— Маугли, ты это уже спрашивал.

Дик не любил говорить в лесу. В лесу далеко слышно. В лесу надо самому слушать. Казика эти соображения не смущали. Он всё равно слышал лучше любого зверя.

— Я ещё спрошу, — упрямо отвечал Казик. — Мне нравится спрашивать. Будущим летом ты возьмёшь меня к «Полюсу»?

— Обязательно. Если ты будешь себя хорошо вести.

Казик фыркнул. Он вёл себя так, как считал нужным.

— Я хочу полететь к звёздам, — сказал Казик. — Звёзды куда больше, чем наш лес, чем вся эта земля. Ты знаешь, куда я поеду, когда мы вернёмся на Землю? Я поеду в Индию.

— Почему? — удивился Дик.

— Так… — Казик вдруг смутился. — Хочу.

Некоторое время они шли молча.

— Я бы остался здесь, — вдруг произнёс Дик. Он никогда никому не говорил об этом.

Казик молчал. Вдруг он разбежался, прыгнул на низкий горизонтальный сук дерева, дотянулся до орехового гнезда и, сорвав его, кинул себе в мешок.

— Вечером поджарим, — сказал он, спрыгивая на землю.

Дик нахмурился. Он был недоволен собой. Это ему следовало бы увидеть гнездо орехов. Для Дика лес был полем боя, на котором он всегда старался побеждать. В лесу таились опасности, которые надо преодолеть или обойти, в лесу скрывалась добыча, которую надо настичь, хищники или смертоносные твари, которых надо убить, чтобы они не убили тебя. Казику же лес был домом, может, даже больше домом, чем посёлок, потому что само существование посёлка было чуждо этому миру, и лес мирился с ним только потому, что люди оказывались умнее и хитрее. Лес Казику был понятен и потому не страшен. Он не боролся с врагами. Если он был сильнее, то гнал противника. И уступал дорогу тому, кто сильнее его. Но и особой любви к лесу он не чувствовал, как не испытывал каких-либо чувств к воздуху или воде. Все его мечты, мысли, надежды были связаны с тем миром, который жил в рассказах взрослых, в памяти Луизы и Старого. Тот мир — обиталище звёзд и космических кораблей, мир, в котором его ждала Земля, — был ему формально известен лучше, чем любому другому жителю посёлка. Только об этом никто не догадывался. Потому что Казик запомнил всё, что говорил о Земле Старый, всё, что слышал из разговоров взрослых. Он знал высоту Эвереста и даты жизни Александра Македонского, атомный вес всех элементов и длину Брахмапутры, его мальчишеская голова была напичкана цифрами и сведениями, не имеющими никакого отношения к сумрачному миру посёлка. Особенно его пленяла история — бесчисленность поколений, каждое из которых жило, воевало, строило, сменяя друг друга на Земле. Миллиарды людей и миллионы событий, связанные сложным клубком отношений, превращали лес и посёлок в некую абстракцию, подобие скучного сна, который надо перетерпеть. «Я целый год буду ходить по музеям, — говорил он себе. — Я знаю, как они называются: Эрмитаж, Лондонский музей, Прадо, Пергамон…» Но об этом он никому не говорил. Зачем говорить?

Когда летом Марьяна, Дик с Олегом и Томас Хинд отправились к перевалу, Казик мысленно прошёл с ними весь путь по горам. И задолго до того, как они возвратились, он перестал есть, спать — он слушал. Слушал, когда они вернутся. Именно он встретил их километрах в десяти от посёлка, когда они из последних сил тащили по грязной земле самодельные сани, нагруженные сокровищами с корабля.