Поселенцы

— Натти, y васъ никогда не будетъ недостатка въ друзьяхъ, которые окажутъ вамъ послѣдній долгъ, когда наступить эта неизбѣжная минута, сказалъ Оливеръ, глубоко тронутый мыслями стараго охотника.

Натти, быстро обернулся и провелъ рукою по лицу, какъ бы для того, чтобы стереть слѣды грусти.

— А! сказалъ онъ; не правда ли, дѣти, и вы хотите посѣтить эти гробницы. Да, это весьма назидательное зрѣлище для стараго и малаго.

— Вамъ нравится ваше устройство, Натти? спросилъ Оливеръ: — Вы имѣете болѣе другихъ права произнести объ этомъ ваше сужденіе.

— Дитя, мой вкусъ тутъ ни при чемъ, ибо я не особенно привыкъ къ виду чудныхъ гробницъ, возразилъ Натти. — Вы вѣдь велѣли положить маіора головою къ западу, a Чингахгока къ востоку?

— Да, все исполнено согласно вашему желанію.

— Ну, и прекрасно, возразилъ старый охотникъ. — Они были того мнѣнія, что на небѣ пойдутъ разными путями, хотя всемогущій Богъ навѣрно со временемъ соединитъ добрыхъ и правыхъ изъ всѣхъ племенъ.

— Конечно; въ этомъ нельзя и сомнѣваться, сказала Елисавета. — Я твердо и несомнѣнно надѣюсь, что мы тамъ всѣ увидимся и будемъ счастливы вмѣстѣ.

— Въ самомъ дѣлѣ, дитя мое? съ необыкновеннымъ чувствомъ вскричалъ Натти. — Ну, Чингахгокъ, такъ и мы разстались не навѣки, и въ этой мысли заключается удивительное утѣшеніе. Но прежде, чѣмъ я пойду, я хотѣлъ бы знать, что плита эта говоритъ о храбромъ начальникѣ Делаваровъ и о бравомъ полковникѣ Эффингамѣ. Прочтите мнѣ это Оливеръ.

Молодой человѣкъ тотчасъ подошелъ къ памятнику и прочелъ:

«Памяти Оливера Эффингама».

«Это былъ храбрый воинъ, вѣрный подданный и настоящій христіанинъ. Утро жизни его принесло ему почести, богатство и силу, но вечеръ смутился бѣдностію, недостаткомъ и болѣзнію, которая нѣсколько услаждалась вѣрною заботою стариннаго друга его, Натаніеля Бумпа.»

Кожаный-Чулокъ встрепенулся, услыхавъ свое имя, и радостная улыбка освѣтила его черты.

— Такъ это въ самомъ дѣлѣ тутъ сказано? живо спросилъ онъ: — Имя мое, имя стараго, честнаго человѣка стоитъ на этомъ камнѣ? Вотъ это дружеская мысль и тѣмъ сильнѣе услаждаетъ мою душу, чѣмъ ближе конецъ мой. Благодарю васъ, дѣти, и да благословитъ васъ за это Богъ.

Елисавета почувствовала, какъ слезы выступали изъ глазъ ея, a Эффингамъ, глубоко тронутый, сказалъ:

— Да, имя стоитъ тутъ на простомъ мраморѣ, но оно должно бы быть высѣчено золотыми буквами.

— Дитя, покажи мнѣ имя! сказалъ Натти съ дѣтскимъ любопытствомъ. — Покажите мнѣ то мѣсто, гдѣ мнѣ старому оказана такая честь.

Эффингамъ схватилъ руку Натти, поставилъ его на означенное мѣсто, и онъ долго смотрѣлъ на него съ большимъ вниманіемъ. Потомъ отошелъ отъ гробницы и сказалъ:

— Это, конечно, справедливо и вы оказали мнѣ большую радость, дѣти! Но, что же написано на гробу моего стараго друга, Чингахгока?

«Здѣсь покоятся кости индѣйскаго главы изъ племени Делаваровъ, извѣстнаго подъ именемъ Чингаггока.»

— Постой! Должно быть Чингахгока, — гахъ, что на нашемъ языкѣ значитъ большая змѣя. Имя надо исправить, ибо индѣйское имя всегда имѣетъ глубокое значеніе.

— Ошибка исправится, Натти; послушайте дальше. «Онъ былъ послѣдній изъ своего народа и не могъ разстаться съ страною своихъ предковъ. Ошибки его были ошибки индѣйца, но добродѣтели — вѣрнаго человѣка».

— Ахъ, Оливеръ, никогда вы не сказали болѣе справедливаго слова. Еслибъ только вы знали его въ молодости. Онъ былъ добръ, вѣренъ, храбръ и прямодушенъ. Но, все равно, время мое пришло, и мнѣ надо идти.

— Идти! съ удивленіемъ спросилъ Эдуардъ: — но куда же?

Кожаный-Чулокъ отвернулся, не отвѣчая, поднялъ съ земли большой узелъ и осторожно взбросилъ его на плечо.

— Вы хотите идти? сказала Елисавета, быстро подойдя къ Натти. — Вамъ болѣе не слѣдуетъ рисковать въ глубокіе лѣса — это положительно неблагоразумно. У него въ мысляхъ вѣрно идти на дальнюю охоту.

— Жена права, Натти, сказалъ Эдуардъ: вѣдь вамъ нѣтъ надобности подвергаться утомленію. Бросьте вашъ узелъ и охотьтесь въ нашемъ сосѣдствѣ, если не можете спокойно оставаться дома.

— Утомленію? съ улыбкой возразилъ Натти. — Это удовольствіе блуждать по лѣсамъ, и даже лучшее, какимъ только я могу пользоваться на землѣ.

— Нѣтъ, вамъ уже нельзя совершать такія дальнія путешествія, сказала Елисавета настоятельно, тронувъ своею нѣжною рукою узелъ Натти. — Онъ хочетъ идти далеко, потому что я чувствую его походный скарбъ и запасную пороховницу. Онъ не долженъ уйти, Оливеръ! Мы должны удержать его! Вспомни только, какъ скоро умеръ отъ этого Чингахгокъ.