Поселенцы

— Славный индюкъ! воскликнулъ онъ подпрыгивая, дайте-ка еще мнѣ шиллингъ, если хотите сдѣлать другой выстрѣлъ.

— Нѣтъ, теперь моя очередь, сказалъ Оливеръ, я заплатилъ деньги. Посторонитесь и дайте мѣсто.

— Любезный другъ, y васъ дрожитъ рука, сказалъ Натти, — не стрѣляйте лучше, a если хотите уже непремѣнно, то стрѣляйте скорѣе, пока ваша невѣрная рука не потеряла цѣли.

— Послушайте честью, сказалъ хозяинъ индѣйки: вы не имѣете права давать совѣты Натти Бумпо. Оставьте его стрѣлять, и дайте ему мѣсто.

Юношѣ очистили мѣсто; онъ живо выстрѣлилъ, но индѣйка и не шевельнулась, пуля не попала даже и въ цѣль.

Радость Брота при вторичной неудачѣ исчезла окончательно, когда Эдвардсъ удалился пораженный, a Натти Бумпо взошелъ на мѣсто стрѣльбы. Лицо его сдѣлалось голубовато-коричневымъ, и руки его пересилили врожденное отвращеніе къ холоду.

Старый лѣсникъ приготовился: выставилъ правую ногу, лѣвой рукой взялся за стволъ, и направилъ его на птицу. Всѣ глаза были обращены къ цѣли; но въ моментъ, когда думали услышать выстрѣлъ, услыхали только стукъ кремня.

— Осѣчка, осѣчка! съ торжествомъ вскричалъ негръ, и радостно подбѣжалъ къ птицѣ. Натти Бумпо осѣкся! Натти Бумпо не попалъ въ индюка!

— Глупости, сказалъ съ раздраженіемъ старый лѣсникъ: убирайся съ дороги, Бротъ. Какъ можешь ты быть такимъ сумасшедшимъ, чтобы считать осѣчку выстрѣломъ? Пусти, я покажу Билли Кирби, какъ надо бить рождественскаго индюка.

— Нѣтъ, закричалъ негръ, Бротъ поступаетъ честно; всѣ знаютъ, что осѣчка считается выстрѣломъ. Спроси Монса Джонса и молодую даму. — Да, да, Кожаный-Чулокъ, — вмѣшался Кирби, — негръ правъ: если ты хочешь еще стрѣлять, то долженъ заплатить шиллингъ. Я еще разъ хочу испытать свое счастье; возьми шиллингъ, Бротъ; первый выстрѣлъ мой.

— Вы вѣрно лучше меня знаете лѣсные законы? иронически замѣтилъ Натти. Вы пріѣхали въ страну съ колонистами, a я былъ здѣсь при старой войнѣ, въ мокасинахъ и съ ружьемъ чрезъ плечо. Конечно, вы должны знать лучше меня, не правда ли? Вздоръ, никто не убѣдитъ меня, что осѣчка есть выстрѣлъ.

— Спросите Джонса, онъ все знаетъ, сказалъ негръ.

Ричардъ вышелъ, и рѣшилъ споръ въ пользу негра и въ ущербъ Натти. Всѣ остались довольны, исключая Кожанаго-Чулка.

— Мнѣ кажется, что не мѣшаетъ спросить мнѣніе дѣвицы Елисаветы, сказалъ онъ. Если она скажетъ, что я проигралъ, то я успокоюсь.

— Мое мнѣніе, добрѣйшій Натти, что вы на этотъ разъ въ убыткѣ, сказала дѣвушка. Но если хотите попытаться, то я заплачу шиллингъ, если только Бротъ не уступитъ мнѣ индейку за доллеръ.

Негръ отрицательно покачалъ головой, и Билли Кирби приготовился стрѣлять, тогда какъ Натти неохотно уходилъ изъ кружка.

— Съ тѣхъ поръ, какъ купцы и лавочники поселились здѣсь, нельзя достать и порядочнаго кремня, недовольно ворчалъ лѣсникъ. Но все равно, я вложу другой кремень; мнѣ кажется, что y Билли невѣренъ глазъ.

Порубщикъ, кажется, понялъ теперь, что слава его готова рушиться, и потому не пренебрегалъ никакими средствами для счастливаго исхода. Онъ нѣсколько разъ цѣлился. Кругомъ царствовало молчаніе; даже Бротъ не произнесъ ни слова, пока Билли не выстрѣлилъ. Онъ опять промахнулся, и радостный крикъ негра, похожій на военный крикъ индійцевъ, раздался по лѣсу. Онъ громко смѣялся, кидался на землю, и опять вскакивалъ и показывалъ, на сколько могъ, шумную радость, достойную индійца.

Билли Кирби, употребившій при этомъ всю свою ловкость, не чувствовалъ впрочемъ особаго негодованія при своемъ промахѣ. Онъ заботливо осмотрѣлъ птицу, и удостовѣрялся, трогая ея перья; но когда всѣ возстали противъ него, то онъ послушался возгласа чернаго: предоставьте свободную игру негру. Неохотно повернулся онъ къ Броту и грубо сказалъ:

— Держись, старая лягушка! Гдѣ же найдется человѣкъ, который во 100 локтяхъ попадетъ въ голову индѣйки. Я былъ глупъ, что пытался это сдѣлать; но тебѣ нечего шумѣть, какъ валящаяся сосна. Зажми-ка ротъ, да назови мнѣ охотника, который бы поступилъ лучше меня.

— Ну, Билли Кирби, сказалъ Кожаный Чулокъ, я постараюсь показать вамъ человѣка, который въ прежнее время стрѣлялъ лучше. Если вамъ угодно, то дайте дорогу.

Кирби неохотно отошелъ, a Натти всталъ на мѣсто. Хотя онъ дѣлалъ гораздо болѣе важные выстрѣлы по дичи и непріятелямъ, тѣмъ не менѣе никогда не старался такъ, какъ теперь. Нѣсколько разъ подымалъ онъ ружье, потомъ вычислялъ разстояніе, и наконецъ, когда птица, встревоженная спокойствіемъ, повернула голову, чтобы видѣть непріятеля, — выстрѣлилъ.

Впечатлѣніе, произведенное выстрѣломъ, мѣшало видѣть послѣдствія. Но Елисавета, замѣтивъ, что Кожаный-Чулокь опустилъ ружье и улыбнулся, догадалась, въ чемъ дѣло. Онъ, однако, началъ снова заряжать ружье, между тѣмъ какъ мальчики, подбѣжавъ къ дереву, подняли вверхъ мертвую индѣйку, голова которой держалась только на волоскѣ.

— Принесите птицу, и положите ее къ ногамъ дамы, сказалъ онъ: я стрѣлялъ для нея, и птица принадлежитъ ей.