Поседевшая юность

«Ну и дурак я, просто полный идиот, — обругал себя Денис. — Ну, к чему расстроил ее?»

Торопливо заговорил:

— Не надо, Галинка, милая, не переживай… Я же знаю, что он наврал со злости…

Руки Гали упали вдоль туловища, как плети, щеки были мокры от слез.

— Он не наврал… Это было у меня с ним. Один раз. Показалось… полюбила и в жертву себя принесла. А он… он… Такой ценой рассмотрела… раскусила человека и себя ненавижу с той поры.

Денис, точно его ударили в грудь, отступил на шаг, на другой… Он хотел что-то сказать, но губы тряслись, прыгали и невозможно было с ними совладеть.

Он не мог стоять на месте и пошел. Видел, что идет по дороге, но куда — это его не интересовало. Мысли брели по замкнутому кругу:

«Как же она могла? Сначала с ним, потом со мной…»

И опять:

«Как же она могла? Сначала с ним…»

В себя он пришел лишь тогда, когда заметил, что стало сумрачно. Огляделся. Дорога привела его в лес. Накрапывал дождь.

Вспомнил: Назаров, Виноградов… Макар, хата… Он с сегодняшнего дня — комсорг полка. Подумал:

«Надо быть на месте…»

Привычка к дисциплине взяла свое. Повернул назад, минуя село, промокший до нитки выбрался на раскисшую дорогу, что вела в расположение штаба полка. Пошел по ней. Где-то на полпути сел на попутную машину. Уже затемно постучался в хату, занятую предприимчивым Макаром.

— Эге, вот она дорожка-то фронтовая, — встретил ефрейтор, оглядывая забрызганные грязью, мокрые брюки и гимнастерку Дениса.

В хате было чисто, тепло, окна застеклены. Вдоль стены — две кровати, постели заправлены по армейскому образцу.

Денис торопливо сбросил с себя одежду и нырнул в постель. Макар ни о чем его не расспрашивал.

4

Ночью Денис несколько раз вставал, свертывал цигарку крепчайшего самосаду из кисета Макара, что лежал на столе, выходил на крыльцо, пробовал курить. С непривычки заходился от кашля, но все же табак приносил облегчение.

Заснул только под утро, а когда проснулся и взглянул на часы, всполошно вскочил, начал одеваться — было без десяти десять. Наскоро почистившись, зачерпнув из котелка две-три ложки пюре с тушенкой, накинул плащ-палатку и, жуя на бегу, помчался к штабу.

Как и вчера сеял нудный осенний дождь, под порывами ветра свинцовой рябью темнели лужи. Хмуро было на улице, еще пакостней на душе.

С Назаровым столкнулся в дверях.

— Почему опаздываешь? — строго спросил тот.

Чулков промолчал, опустив глаза.

— Выглядишь, как мокрая курица. На улице дождь, ветер… Где твоя шинель?

— Не успел получить, товарищ гвардии майор. Позавчера было сухо. Вчера был в дивизионе. А когда же сегодня?

Майор обернулся к сопровождающему его лейтенанту.

— Это наш новый комсорг полка. Он малость с вывихом. Быстро с ним на склад. Одеть в офицерское. Выезжаем ровно через час. Марш!

Обмундирование подобрали быстро и все оказалось добротно, впору. Вместо кирзовых сапог получил яловые, а к ним две пары шерстяных носков.

— Вот теперь похож на человека, — оглядев Чулкова, похвалил Назаров. — Отправимся в дивизион, комсорг.

— В наш?

— Нет. Пусть ваш передохнет. Пехота задумала провести основательную по глубине разведку боем. Мы их поддержим в составе дивизиона. С артиллерией сейчас худо, расквасило почву, а наши «студебеккеры» пройдут. Не исключено, что действовать придется ночью.

Кроме Чулкова с Назаровым ехал лейтенант из штаба.

Комсорга дивизиона Баландина, с которым хотелось встретиться, не застали в расположении части — он вместе с разведчиками ушел к пехотинцам, чтобы подыскать удобные позиции для батарей. Денис уже был знаком с Баландиным. Светловолосому, синеглазому, высокому парню, будто в насмешку дали имя Эфиопий.

С Баландиным было о чем поговорить. Сейчас у Чулкова задача и проста, и сложна в одно и то же время: надо отыскать лучших дивизионных комсоргов, чтобы кое-чему поучиться у них. А уж дальше жизнь, люди, конкретная фронтовая обстановка подскажут, как правильно действовать.

Двинулись к пехотинцам. «Виллис» Назарова замыкал колонну автомашин. Дождь все лил и лил. Проселочную дорогу развезло. И все-таки колеса наматывали километр за километром.

Миновали две деревушки, от которых не сохранилось ни одного дома. Лишь горестно торчали печные трубы. Из сумрака бурьяна блеснули глаза одичавшей кошки. На дорогу выскочила собака и помчалась за колонной. В кармане у Дениса завалялся кусок хлеба. Денис открыл дверцу и бросил хлеб собаке. Дворняга проглотила его, благодарно вильнула хвостом.

Команда пехотинцев и разведчики ждали дивизион у развилки дорог. Указав место, где можно укрыть установки, старший команды, офицер, пригласил эрэсовцев к командиру пехотного полка.

Командный пункт полка размещался в блиндаже, сооруженном, как понял Чулков, гитлеровцами. Советские саперы делали погрубее, зато понадежней, поосновательней. Здесь же был расчет на удобства, даже комфорт. В просторном помещении стояли большой стол, походные раскладные стулья, три раскладные койки. На стене висела широкая, почти во всю стену доска, предназначенная для развешивания карт. Карбидные лампы ярко освещали это весьма обжитое подземное сооружение. Пахло сосной, свежим хлебом и кислыми щами.