Но мужик неожиданно отбросил меня в сторону, а сам затряс рукой, будто она была обожжена. Я грохнулась на землю. Мысли путались — что происходит? Мужик между тем быстро пришёл в себя, и недоумение в его взгляде сменилось настоящей яростью. Огромный, чуть ли не два раза больше меня. О каком-либо сопротивлении не могло быть и речи. Вокруг уже собиралась толпа. То ли помочь, то ли развлечься. Я только горько усмехнулась — «никто и никогда не посмеет причинить мне боль». Недолго же я смогла выполнять свои же клятвы.
Вдруг почувствовала злой укол боли от своего медальона, и тело стало словно чужим. Протянув руку к мужику, я зло прошипела:
— Ты. Посмел. Поднять. Руку. На жрицу Гернады?!
Шепот, но его услышали все. Люди вокруг стали оборачиваться, но мой мучитель был в ярости и его мои слова разозлили ещё больше.
— Да я тебя, сучка, сейчас…
Снова выбросив вперёд руку, я мысленно врезала ему по мозгам.
— На колени!
Наверное, сильно врезала, потому что мужик буквально рухнул на землю. И даже в таком положении был выше меня.
Наверное, можно было этим и ограничиться — мужик на коленях, с остекленевшим взглядом, вокруг гробовая тишина. Но я ей не верила. Люди насторожены, не понимают что происходит, но не напуганы. Нужно сделать что-то особенное, иначе меня снова обвинят в колдовстве, потащат в тюрьму, если не убьют сразу. Один из толпы даже потянулся за ножом, заметила я краем глаза.
Снова злой укол медальона, и тогда это всё сложилось — покорность мужчины, нож в чужой руке. Тело снова стало чужим, я протянула руку к стоящему на коленях мужику.
— Перережь себе горло! Медленно!
Равнодушно — спокойно, как будто я попросила его поковыряться в носу, этот громила, способный превратить меня в кровавую размазню одним ударом, достал нож и медленно, как я и приказала, с силой провёл лезвием по своей шее.
Хуже всего пришлось мне — меня пронзил ужас от содеянного, ужас и боль мужчины, который чувствовал каждое движение ножа. И ещё прямо перед моими глазами — расползающиеся под ножом кожа, мясо, бьющая толчками кровь из перерезанных вен.
Мужик завалился набок и задергался в агонии. Меня окатила новая волна чужой боли, и пришлось закрыть глаза, стиснуть зубы, чтобы самой не заорать, не забиться в истерике. Но я выдержала — я делаю плохо, отвратительно, жестоко, но мне надо научиться с этим жить, иначе даже просто выжить здесь я не смогу…
Вокруг бушевало просто море эмоций, мыслей, но я сумела отстраниться — мне надо выжить. Когда я смогла успокоиться, открыла глаза и посмотрела вокруг, готовая уже по-настоящему биться за свою жизнь, на людей будто повеяло ледяным ветром. Мужчины, женщины торопливо, стараясь не смотреть на меня, опускались на колени и склонялись до земли. Через несколько мгновений стояла только я. Наверное, надо было гордиться своей крутостью, но кроме горечи я ничего не испытывала. Наверное, надо было что-то сказать, но что? Что я неправа? Что я всех убью? Глупо, как же глупо всё случилось!
Развернулась и пошла, не глядя ни на кого конкретно. Передо мной торопливо расступились. Шагов через десять невольно отметила странность — круг людей за моей спиной стоял молча, и это можно было объяснить испугом, шоком. Но всего в нескольких метрах от них остальные покупатели гуляли, выбирали товары так спокойно, словно толпа в нескольких метрах от них совершенно никого не интересовала. Или стала невидимой. Даже пара стражников, встретившихся через сотню метров, лишь равнодушно скользнули по мне взглядом, словно и я стала невидимкой. Или они тоже ослепли и оглохли, не замечая молчаливой толпы невдалеке.