Портреты и размышления

Что-то он при этом утрачивает, но любая попытка воспроизвести мыслительные процессы неизбежно сопряжена с утратами. Однако он не утрачивает того, к чему стремился особенно, а иногда и исключительно — к тому, чтобы во всей полноте поведать психологическую историю, ведущую к ряду этических выборов. И его прием психологического потока в несколько более усложненной форме прекрасно служит достижению этой цели. Чинность, чопорность, солидность — все это обманчиво. Ни один писатель не испытывал более жгучего интереса к психологической драме. Именно это, между прочим, объясняет, почему от его книг так трудно оторваться.

Правда, как и все остальные, он тоже не нашел способа, позволяющего убедительно воспроизводить умственные процессы. С тех пор в этом направлении предпринималось множество попыток. Ни одна не увенчалась настоящим успехом — и уж тем более полным успехом. Некоторым писателям удалось то, чего Троллоп добиться не мог, но зато они оказались неспособны на то, что у него получалось великолепно. Сотня лет усилий и борьбы художников слова указывает на существование принципа взаимного исключения.

У Троллопа было много недостатков, но, если бы их у него не было, вполне возможно, что главной своей цели он не осуществил бы. У всякого искусства есть свои пределы. И в искусстве романа некоторые попытки игнорировать троллоповские пределы превратили немало произведений в подобие александрийской поэзии^{88}. У такой поэзии тоже есть свое место, но занимает она его в истории хитроумных тупиков, а не в истории исследования человеческой натуры.

Пер. П. Гурова

Диккенс {}

В молодости Стендаль и Бальзак хотели писать пьесы. Диккенс^{90} в свои молодые годы хотел играть в них. Литературный гений, он к тому же — в отличие от других великих — прирожденный актер. Этим отчасти объясняется своеобразный характер его писательской репутации. Серьезные критики и в современную ему эпоху, и вплоть до нашего времени до конца не понимали, что же Диккенс представляет собой на самом деле. Теперь, конечно, ни один здравомыслящий исследователь не стал бы публично сомневаться в том, что Диккенс велик и гениален[18]^{91}. Вероятно, можно оспорить мнение, что он самый значительный английский писатель после Шекспира. Однако, как с очевидностью следует из работы Джоффри Ферли (1976), необходимо выработать особое, новое восприятие, чтобы начать понимать Диккенса во всем его многообразии.

Было бы непростительной ошибкой не замечать присущей ему театральности. И вообще, не учитывая «теневые» стороны его натуры или рассматривая его только как апостола, озабоченного общественными проблемами, можно упустить из виду сложности и противоречия, ему присущие, и в конечном счете сверхчеловеческую силу, таящуюся и в его личности, и в творчестве.

Теперь, благодаря биографии, созданной Эдгаром Джонсоном^{92}, история его жизни хорошо известна. Это одна из лучших биографических работ, посвященных писателям. Кстати, писательские биографии всегда дают более интимное и глубокое представление о человеке, чем жизнеописания общественных деятелей. Последнее издание этой биографии было опубликовано в 1978 году, и за последние двадцать лет не появлялось сколько-нибудь свежей информации. Скорее всего, современное диккенсоведение свою работу завершило, и мы уже обладаем основным запасом достоверных сведений, на который можно рассчитывать. Джонсон раскопал один потаенный факт: отец Диккенса не находился, как думали, на грани банкротства, но действительно был банкротом. Большинство, а может быть, все остальные писатели, о которых я рассказываю в этой книге, став взрослыми людьми, отнеслись бы к подобному факту юмористически; все, но не Диккенс, с его особой, только ему свойственной ранимостью. Живя в системе хорошо отлаженной коммерческой цивилизации Англии XIX века, он скрывал этот факт и должен был воспринимать его как особо постыдное обстоятельство.