Портрет моего сердца

Мэгги понадобился остаток дня, чтобы поправить испорченные работы, и в галерею на Бонд-стрит она приехала только в пять вечера, продрогшая, испытывающая жажду, поскольку выпила до последней капли остававшееся в мастерской вино. Ей казалось, что оно даст ей мужество произнести то, что она репетировала весь день: «Огюстен, я очень сожалею, но не могу выйти за тебя замуж. Я люблю другого, и будет нечестно по отношению к тебе, если я…»

Да, так будет правильно. Только не стоит упоминать, что она лежала в постели с тем другим…

Однако, войдя в галерею, Мэгги поняла, что у нее не будет возможности произнести свою исповедь. Огюстен яростно кричал на одного из своих помощников, которому удалось пробить молотком стену насквозь и попасть в витрину с перчатками соседней лавки. Другие помощники метались с ее картинами под мышкой, слишком напуганные гневом хозяина, чтобы вешать их, пока тот не закончит свирепую тираду.

Мэгги прокралась мимо, намереваясь без лишнего шума передать еще не совсем высохшие холсты в находящуюся позади галереи мастерскую изготовителя рам. Там же хранились еще не выставленные картины. Но занимавшийся обрамлением итальянец-ремесленник счел ее за одну из продавщиц и нетерпеливо замахал руками, прогоняя, когда она попыталась задержаться, чтобы посмотреть, как он будет вставлять холсты в рамы. Без Огюстена, знавшего итальянский, она тщетно пыталась ему объяснить, что является автором и имеет на это право. В ответ итальянец гневно сверкнул глазами и выдал залп явно угрожающих иностранных слов. Ей пришлось вернуться в галерею и стать свидетельницей, как вышедший из себя Огюстен ударил незадачливого помощника. Этого Мэгги вынести не могла и поторопилась улизнуть не замеченной ни рабочими, ни хозяином галереи.

Она нерешительно стояла на обледеневшей улице, ее бесконечно толкали прохожие, делавшие под конец недели покупки на дорогой и модной Бонд-стрит.

«Какая же я трусиха, — горестно думала Мэгги. — Выпила столько вина, а все равно не расхрабрилась, чтобы закончить дело».

Похоже, ей остается только вернуться на Парк-лейн. Она тяжело вздохнула. Там будет Джереми. Каждый раз, когда они сталкивались, дело кончалось постелью, что ничего не решало. У нее столько проблем, тревог из-за их отношений… Например, зачем Джереми сунул ей в карман Звезду Джайпура? Ей не хотелось носить с собой огромный сапфир, но не могла же она бросить его в доме — не дай Бог, он куда-нибудь исчезнет! Конечно, она полностью доверяла Хилл и Эверсу, но других слуг знала недостаточно.

Лучше носить камень с собой. Однако зачем он доверил его ей? Странно как-то: отдать его девице, с которой провел ночь. Словно… знак внимания. Другие мужчины дарят обручальные кольца, а Джереми Ролингз преподносит сапфир величиной со сливу.

Разве только, внезапно осенило ее в омнибусе, он сделал ей предложение, вручая ей Звезду Джайпура. Нет, слишком нелепо. Джереми уже когда-то пытался и был отвергнут. Не станет же он повторять ошибку. Или? Можно ли сказать, что он просто отдал ей драгоценный камень? Он ведь попросил ее присмотреть за ним. В конце концов, его пытались убить, а сапфир — редкость невиданной красоты. Мэгги разок достала его из сумочки днем, и солнце заиграло на бесчисленных гранях, заставляя камень сиять удивительным синим блеском. Да, ради него можно совершить убийство. Конечно, вряд ли именно сапфир был причиной покушений на Джереми. Он бы не отдал камень ей, если б считал, что дело в нем…

Значит, придется спросить его напрямик. Да, она спросит, почему Джереми оставил камень у нее. И не только об этом. Она непременно поинтересуется, куда он исчез и что хотел так срочно обсудить утром.

И куда, по его мнению, ведут их отношения…

Но когда Мэгги вернулась на Парк-лейн, дворецкий объявил, что его светлости дома нет. Он не явился домой на ленч и не будет ужинать. Ей это показалось весьма подозрительным. Где он находится? С принцессой?!

Невозможно, поскольку Аша его тоже разыскивала.

Но об этом Мэгги узнала, поднявшись в свою комнату и увидев служанку, которая вернулась с прогулки с Джерри.

— Хилл! — воскликнула она, стыдясь, что совершенно позабыла и о ней, и о песике. — Как ты себя чувствуешь? Я очень беспокоилась о тебе!

Хилл выглядела неважно, но по крайней мере была жива.

— Ох, мисс, — начала она, развязывая шнурки плаща. Джерри кинулся к хозяйке, поставил лапки ей на колени, — У меня была ужасная ночь, вы даже представить не можете. Эверс утверждает, что я съела что-то не то, но кухарка возражает, поскольку никто больше не заболел. — Рассказывая, служанка ходила по комнате. — Меня в жизни так не тошнило и снов таких я отроду не видывала. Чудесные сны.

Мэгги, которую раздирали стыд и вина, умоляла ее сесть, отдохнуть, но Хилл и слушать не желала, переполненная своими переживаниями.

— Что вы теперь думает о герцоге, мисс Маргарет? — спросила она, взбивая подушки.

— А ч-что?

— Вы хотите сказать, что не видели этого?

— Чего?

— Утренней «Таймс».

— Нет, — дрожащим голосом ответила Мэгги.