Портниха

— Это ненадолго, — усмехнулась мать. — Глазом моргнуть не успеешь, как твоя дочь соберет чемодан, помашет рукой и уйдет в самостоятельную жизнь. Я знаю о чем говорю, сама через это прошла.

Что-то тема моей незамужней жизни стала в последнее время подниматься слишком часто. И это откровенно меня напрягает.

— Советовать и учить все горазды. Отчего же ты, мама, сама замуж во второй раз не вышла?

— От того, что дура, — спокойно и очень серьезно ответила она. — Да ещё с огромными тараканами в голове. То принципы у меня были, то обиды, то еще какая-нибудь ерунда. Я ведь к замужеству и не стремилась, думала, что прекрасно проживу одна.

— Разве ты ошиблась?

— Да. Ошиблась.

Я снова пожала плечами. Продолжать это разговор не было никакого желания.

— Расскажи лучше, как себя чувствуют твои руки, — сказала матери. — Помнится, недавно ты говорила, что у тебя начались судороги.

— Да, — отмахнулась Тарья. — Ладони иногда сводит, но это ерунда. У меня на этот случай есть отличная мазь.

— Я могла бы связать тебе перчатки, — осторожно предложила я. — Из очень хорошей мягкой пряжи. Или, скажем, митенки, чтобы ты могла свободно заниматься в них домашними делами.

— Не надо.

— Почему?

— Не хочу.

— Мам, что за глупости? Можешь хотя бы раз внятно объяснить, почему так категорично отказываешься носить мою одежду?! Я же не халтуру какую-нибудь предлагаю, а хорошие, качественные вещи!

— Если бы только вещи, — усмехнулась мать. — Ты ведь наверняка захочешь еще и покопаться в моей голове. Эмоции какие-нибудь подправить, или чувства. А мне этого не нужно.

Губка выскользнула из моих рук и мягко плюхнулась в пену.

О том, что родовая магия отца у меня все-таки проснулась, на протяжении всех этих лет я матери не говорила ни разу.

— И давно ты знаешь? — спросила я после секундной паузы.

— Давно, — ответила Тарья. — Лет уж двадцать.

Хм…

— А как ты догадалась?..

— У тебя изменился взгляд. Порой он такой, как и всегда, а порой вдруг становится другим. Я не могу этого объяснить. У твоего папы глаза становились точно такими же, когда он переходил на магическое зрение.

Вот это да!

Я молча домыла тарелки, вытерла руки и села на стул рядом с матерью.

— Почему ты не говорила мне, что все знаешь?

— А почему ты не сказала, что стала магичкой?

Из принципа. Глупого дурацкого принципа. Много лет назад, когда я ещё страстно желала заслужить мамину благосклонность, магия была моей самой горячей мечтой. Мне казалось, что, если она проснется, Тарья меня полюбит и наши отношения изменятся в лучшую сторону. Когда же энергетические нити мне все-таки открылись, я уже сама была матерью и нежные чувства собственной родительницы мне были не нужны. Поэтому рассказывать ей я ничего не стала.

— Я всегда была против того, чтобы ты шила одежду, — тихо произнесла Тарья. — Но не потому что я вредная старуха, которая хочет отвадить дочь от любимого дела. А потому что ты делаешь вещи особенными. Верно?

— Да.

— Это очень плохо, Лира. По ним тебя могут обнаружить родственники отца. Сама знаешь, разговор у них короткий — посадят под замок и будешь до конца жизни плести свои волшебные нити под их надзором.

— Мама, это ерунда. Я плету свои нити уже больше двадцати лет, причем, без каких-либо последствий. К тому же, если ты действительно за меня волнуешься, почему сказала об этом только сейчас?

— Потому что раньше от тебя не пахло колдовством.

— Что ты имеешь в виду?

Несколько секунд мать молчала, словно размышляя, как лучше ответить на вопрос.

— От сильных колдунов всегда разит чем — то странным, необычным. Чем — то, что сразу дает понять — перед тобой находится не простой человек. Это, конечно, не запах, а нечто иное, то, что ощущается интуитивно.

— Люди не могут чувствовать чародеев, мама. Кроме того случая, когда сами являются магами.

— Или если провели десять лет своей жизни в окружении могущественных волшебников, — усмехнулась мать. — Поверь, Алира, когда вокруг тебя куча колдунов, научиться отличать их от простых людей очень просто.

— Так значит, я теперь «пахну».

— Да. Не очень сильно, однако уже вполне ощутимо. Раз я обратила на это внимание, другие тоже обратят.

На самом деле, собратья по магическому искусству разгадают во мне волшебницу без особенного труда. Правда, из-за некоторых особенностей ворожбы, остальные колдуны видят меня, как очень слабую, почти ни на что не годную магичку.

— Не подумай, я вовсе не прошу тебя бросить «Милагро», — продолжила Тарья. — Но, если перестанешь плести свои петли, есть надежда, что никто лишний тебя так и не побеспокоит.

Я покачала головой.

— Это невозможно.

— Почему?

— Потому что это моя сущность. Если я вижу проблемное полотно, у меня возникает физическая необходимость привести его в порядок.

Мать подняла на меня грустный взгляд.

— Тогда просто будь осторожнее.

* * *

Когда я, наконец, покинула квартиру Тарьи, на город уже опустились сумерки.

Добираться до дома пешком не хотелось: во-первых, идти было далеко, во-вторых, лед и сугробы растаять ещё не успели, а скакать по ним в свете уличных фонарей удовольствие очень сомнительное.