Портфель капитана Румба

— Тише… Что вы!.. Это же герцогиня Тонга Меа-Маа кеу Тутуота, двоюродная сестра его величества Катикали Четвертого! Короля независимого государства Нуканука! Разве можно называть сеном паспорт с королевской подписью? Скандал будет…

— Э-э… но… — слегка опешил клерк. Он, как и все чиновники, боялся скандалов. — Откуда я вижу, что это паспорт? Что на нем? Где доказательства?

— Вот доказательство, — веско обронила Тонга Меа-Маа кеу Тутуота. И на лист упала крупная розовато-белая жемчужина.

— М-м… да… Одну минуту, сударыня… Соблаговолите присесть… — Чиновник приподнял лист, будто вглядываясь в нуканукские буквы. При этом жемчужина как бы сама собой скатилась в приоткрытый ящик стола. — Действительно… Прошу прощения, ваше высочество, но тут несколько неразборчиво… Молодой человек, вы не могли бы продиктовать имя герцогини, чтобы я вписал его в паспорт латинским шрифтом? А то могут найтись невежды, которым незнакома письменность королевства… э… Нукакака…

Гвоздик толстой самопишущей ручкой чиновника сам начертал на сушеном листе орона полное имя и титул тетушки Тонги. А чиновник сказал, что на всякий случай оформит копию паспорта ее высочества на гербовой бумаге. В общем, все кончилось благополучно. А то уж Гвоздик думал, что придется просить помощи у Кукунды!

Признаться, в эти шумные и полные событий дни Гвоздик вспоминал про сидящего в пуговице джинна нечасто. Уж очень много было впечатлений. Отвыкший от городской жизни Гвоздик теперь как бы снова родился для нее. С дядюшкой Юферсом ходил в театр и музеи, со шкипером Джорджем и коротышкой Чинче — в цирк и зоопарк. (Чинче, кстати, отрастил густые усы, и с него уже дважды рисовали портрет Ботончито для газет). Лишь с тетушкой Тонгой Гвоздик гулял нечасто — она обиделась на австралийцев и не любила выходить из гостиницы.

Пуговицу Гвоздик всегда носил на шее, но вызывал Кукунду редко: постоянно люди кругом. Хорошо хоть, что спальня в гостинице у Гвоздика была отдельная… и вот однажды вечером, в этой спальне, Кукунда крепко обиделся:

— Сам гуляешь, а я сиди в медной фиговине!.. Давай выкладывай скорее свое повеление, и я пойду… Лучше уж болтаться в межзвездном пространстве, чем корчиться в такой тесноте…

— Ну не могу я так сразу придумать желание! — взмолился Гвоздик. — Потерпи немножко! — Как-то незаметно он перешел с Кукундой на «ты».

— Ага! Ты развлекаешься, а я терпи!.. Давай тогда так: пока ты в Сиднее, я тоже буду развлекаться. Самостоятельно… Давно бы загулял, да угу не имеет права никуда отлучиться без позволения хозяина… Не жизнь, а рабство сплошное…

— Ну пожалуйста! — виновато воскликнул Гвоздик. И тут же испугался: — Ой, а если что-нибудь случится, когда тебя нет? Как раз когда ты окажешься нужен!

— Ну вот! Одиннадцать лет жил без меня — и ничего! А теперь неделю не проживешь, да?

— Мне еще нет одиннадцати… — буркнул Гвоздик.

— Будет через месяц. Это уже почти…

— А ты откуда знаешь?

— Я много чего знаю… И не дрожи, ничего с тобой тут не случится. Я мало-мальски умею заглядывать в будущее. Ну, я пошел!

— Постой! А ты не боишься? Люди же сбегутся. Ты… ну, вид-то у тебя не совсем человеческий, сам понимать должен…

— Это уж мое дело, — сердито сказал Кукунда. Превратился в дымную струю и скользнул в щель окна.

…На следующий день, когда на шумной улице дядюшка стоял в очереди за газетами со своим новым очерком, а Гвоздик разглядывал соседние витрины, мальчика окликнул смуглый джентльмен. Он был в строгом европейском костюме и в ослепительно белом высоком тюрбане с драгоценным камешком. Видимо, богатый турист из Индии.

— Могу я поговорить с юным господином?

— Да, сударь, — светски ответил Гвоздик. И гордо подумал, что вот даже индусы интересуются им. Что значит газетная слава! — К вашим услугам…

Он шагнул к джентльмену в тюрбане и… остановился. Было что-то неуловимо близкое, привычное в этом господине, хотя Гвоздик никогда его раньше не видел. Может быть, чуть заметный имбирный запах?

— Ку… кунда? — нерешительно сказал Гвоздик.

— Собственной персоной… Ну, как?

— А почему ты… почему вы… такой?

— Что же это, — чуть капризно сказал Кукунда, — неужели, делая чудеса для людей, сам я не имею права побыть в благородном человеческом облике?

— Имеете, конечно! Но почему именно индийский облик-то?

— Видишь ли… Индийскую философию я предпочитаю всем остальным. На мой взгляд, она наиболее полно раскрывает связи человеческого «я» со Вселенной, хотя есть, конечно, и спорные мотивы… Впрочем, тебе это, наверно, непонятно.

— Не совсем понятно, — тихо сказал Гвоздик. — Но интересно…

— Ну что ж, побеседуем когда-нибудь. А пока… башмаки твои больше не будут жать ноги, а костюм тереть кожу… Нет-нет, это не выполнение желания, а маленький подарок.

Подошел с газетами дядюшка. Кукунда нагнул тюрбан:

— С вашего позволения, Чандрахаддур Башкампудри, профессор Академии магических наук в Калькутте. Беседовал с вашим племянником, господин Юферс… Такой молодой человек, и успел уже испытать столько приключений! Весьма польщен знакомством…

— Я тоже весьма польщен! — раскланялся папаша Юферс.