Портал

Приотворилась одна дверь; на него выглянула половина жирного и лысого лица с сизой щекой и красными складками на лбу, а внизу, у ног, рычала и роняла на пол капли слюнявая собачья морда. Горбатая бабушка в дырявой кофте медленно рассмеялась, пятясь в квартиру, как улитка в раковину, показывая голые десны с гнилыми желтыми клыками и шевеля иссохшими суставчатыми пальцами. Двое в надвинутых до переносиц черных шапочках и куртках отпихнули его, унося в обнимку к выходу телевизор и микроволновую печку. Спускаясь все ниже, он начал слышать неровные удары собственного сердца, постепенно учащавшиеся, – наконец на промежуточной площадке у мусоропровода он остановился, сгорбившись и держась рукой за стену. Сквозь колеблющийся студенистый воздух он видел носки своих ботинок, выщербленный бетонный плинтус и бледно-коричневые плитки кафельного пола, где среди плевков мокроты и окурков валялись пара пузырьков и одноразовый шприц, на четверть заполненный кровью. Снова визг ножа, в искрах ползущего по крутящемуся диску, – слабо прозвучал и исчез.

Снизу поднималась пожилая сухощавая женщина, одетая неярко, но чисто и строго, с офицерской выправкой и папкой из кожзаменителя под мышкой.

– А, Виктор Викентьевич! Я к вам! – громко начала она резким, недовольным голосом.

– Иннокентьевич, – промямлил он; в его чертах проступила тоска затравленного и больного человека.

– Ну да, верно, – кивнула она снисходительно, распахивая папку. – Вы на собрании жильцов не были, а мы там вас обсуждали. У вас знаете сколько задолженности?

– Знаю, – попробовал он обойти женщину и улизнуть, но она так встала, что миновать ее, не задев, было нельзя. – Знаю, я знаю! Много. Я все выплачу, да. Скоро, скоро!

– На водку у вас деньги есть, – торжествующе заметила официальная женщина, опустив взгляд на его сумку. – И всякие посторонние девушки…

– Послушайте!… – вскипел он, вздернув подбородок, но закаленную жилищными вопросами начальницу невозможно было перебить.

– …в гости к вам ходят, – продолжила она, твердо убежденная в своей правоте. – Третьего дня целый мешок цемента купили, в лифте насорили, грязь развели. А еще образованный, из себя чего-то строите.

– Да вы поглядите, что тут… – Виктор стал тыкать рукой во все стороны, пытаясь привлечь или переключить внимание начальницы. Тщетно. Она закогтила жертву и не намеревалась выпускать из лап, пока не отравит жильцу кровь до последней капли.

– Я вас предупреждаю: кооператив подаст на вас в суд. Но сначала штраф… вот тут распишитесь, – сунула она обгрызенную шариковую ручку, – что вы уведомлены и согласны. Тогда суд отложим. Но до двадцать пятого числа вы должны…

– Да, да. – Черкнув подпись кое-как, не глядя, он почти бегом пустился по лестнице.

– Я вас предупредила! – метнулся вдогонку пронзительный голос.

Он вылетел из подъезда, и белизна снега хлынула в его усталые глаза, ударила в грудь и заставила остановиться. Волочащий ноги согбенный дед-скелет, до глаз заросший бородой-веником, сосредоточенно сгребал снег лопатой и бормотал что-то себе под нос, а порой проговаривал целые отрывки монолога: “Да, вот… понаехали… а я вас… ха-ха!… вот так-то…”

Озябшие, невыспавшиеся люди сновали мимо подъезда в обе стороны, вздернув плечи и шаркая ногами. Шли, насупившись, школьники с ранцами и бабки с палочками, неестественно яркие женщины с глазами побитых собак, сморщенные мужчины рыбьего цвета. Все хоть на миг, да взглядывали на Виктора, застрявшего на ступеньках крыльца, – с подозрением, ненавистью или безразличием, кто как. Он сделал движение, неосознанно стремясь вернуться в подъезд, но дед-скелет заметил и, прервав уборку снега, засмеялся нехорошим кашлем, закивал, поманил рукой-клешней:

– Иди, Иннокеньтич! Чего встал?! Пора идти, пора, давай! Топ-топ! Все идут! Шнель, шнель!… Нах арбайтен!

– Максимов, а хочешь, я голову тебе подарю? – приближаясь, Виктор издали начал задабривать деда.

– Ммм, голову?! – скосоротился тот.

– Голову из керамики, без глазури, – уверенней заговорил Виктор, понемногу распрямляясь и обретая независимую осанку. – У меня их семь штук. Будет дома украшение…

– Я разве людоед, чтоб головы развешивать? Ты бы, Иннокеньтич, – вдруг вдохновился мыслью дед Максимов, – во дворе памятник поставил! Не очень большой, а так. Вроде человека.

– Я думал, – признался Виктор, – но надо постановление главы района.

Сойдясь вплотную, они напоминали заговорщиков. Дед оперся на лопату и глядел на Виктора почти приятельски. А Виктор смотрел на ухо деда – огромное, плоское, без завитка, ухо цвета мокрого гипса, с морщинами. Морщинистое ухо.

– Наплюй, – тихо посоветовал старый дворник. – Ты, я видел, пер мешок цемента. Из него и слепишь. А я скажу – была комиссия и утвердила. У меня справка есть с пятьдесят седьмого года, жилкомхоз выдал. Что могу делать детские песочницы и ледяные горки, ясно?

– Я сделаю эскиз и покажу, – обещал Виктор.