Порт

— Да он и сам-то еще наполовину присутствовал…

— В глаза бы, я думаю, не посмел, а по телефону… — не слушая меня, сокрушался старший, — В чем моя-то вина? Помнишь же, на отходе какая была запарка. Что я мог?

«Нет, захотел бы, так смог, конечно», — подумал я, чувствуя себя виноватым, что втравил его в историю.

— Слушай, ты сам-то как считаешь, я что, не прав? — спросил я.

— Что ты со своей правотой носишься, как с писаной торбой! Прав ты, не прав? Кому до этого дело! — раздраженно сказал он. — Нужно думать, как огонь загасить.

— Нет, извини, — сказал я. — Если в его действиях есть смысл, я готов с ним считаться. Я хочу открытого разговора. Пусть он объяснит…

— Да что ты все «я» да «я»! Кто ты такой-то, чтобы с ним спорить? Ты судовую роль видел? У тебя какой номер?

— Тридцать пятый, а что?

— Вот и пляши отсюда. Все расписано, и никакой самодеятельности. Твое дело тридцать пятое. А капитан там первый!

— Но ведь капитан же — не господь бог!

— Здесь до берега не докричишься. Остается только капитан. Вот все и верят в него безоговорочно. И он в себя верит. И потому он прав. А ты, видишь, как себя поставил — заставляешь усомниться.

— Я никого не заставляю. Говорю, что думаю, — возразил я.

— Этим и заставляешь. И команду, и главное — его самого. Ты его удивил. Ты его оружия лишаешь. Вера в себя — это его оружие, основа всех его поступков. Он ведь себе все позволяет, потому что у него абсолютная уверенность в собственной правоте. Это от силы, понимаешь?

— Сильный всегда прав? Так, что ли? И в чем его сила? Во власти?

— Не знаю и знать не хочу. Ты не о том думаешь. Как тебе остаться? — вот что главное. Он ведь зачем звонил — велел найти на тебя материал, чтобы перевести в пассажиры. И срок дал, до Лас-Пальмаса. Тебе один выход: идти к нему в ноги пасть.

— Перебьюсь, для меня это не главное. Я понять его хочу.

— Нечего и понимать, тут ясней ясного. У нас есть рейсовое задание, и он знает, что его выполнит. Менять для этого ничего не надо, как жили, так и будем жить. План привезем, команда будет довольна, можешь не сомневаться. А вот если каждый, кому не лень, будет совать палки в колеса, подрывать его авторитет, свое мнение высказывать, которое ничем не подтверждено — тогда разброд и анархия, мы вообще плыть не сможем. Поэтому сиди спокойно и не мешай. А если зуд у тебя нестерпимый, пойди вон к Саше Румянцеву, дверь закрой и выскажи ему. Он тебя поймет и посочувствует.

— Нет, не поймет и сочувствовать не будет, я пробовал. Скорее, уж Димыч.

— Ну вот, к Димычу бы и шел…

— Значит, нужно разрешение получить? Подтвердить чем-то свое право? А где оно выдается, чем обеспечивается, не подскажешь?

— Отчего же, подскажу, — согласился он. — Закончи штурманское отделение, выплавай диплом капитана дальнего, убеди управу, что можешь — и вперед, качай права.

— А иначе нельзя?

— Иначе ты пытался.

— И еще не закончил. Я ведь не к власти рвусь, Сергеич, к жизни. А в жизни я, он, ты — просто человек — он же един, одинаков. Ты что думаешь, у меня болит иначе, чем у тебя?

— Пустой это разговор, — отмахнулся старший. — Куда лезешь, чего дергаешься? Лбом стену не прошибешь. Себе жизнь усложняешь, другим. Ты что, порядка не знаешь? В море ты на работе — вот и работай. На берегу будет у тебя неделя — тогда живи. Еще в отпуске живи. А сейчас, чего тебе еще надо! Рвался сюда, осел, в море вышел — сиди тихо. Отстоял вахту — занимайся, грызи гранит. Ты же этого хотел? Ничего не изменишь. Что тебя, жизнь не учила?

— Не могу я одним рейсом жить. Я ведь к вам не просто так, интересно было, все кричат: белый пароход, порядок, завтрашний день. Вот пересел свеженький, смотрю и вижу. А вы притерпелись, не замечаете, что по уши в болоте. Что же дальше будет, ты подумал? Какой смысл в вашем белом пароходе?

— Отдзынь со своим смыслом! Заколебал! — закричал вдруг старший и зажал руками уши. — Нет его, понял? Нет никакого смысла! Случайно пришли, случайно уйдем, спрашивать не у кого. Осталось каких-то десять лет. Дожить спокойно, чтобы не кантовали, не дергали, не унижали на старости лет! Что, и этого не заработал? А тут ты, со своим дурацким смыслом!

Старший вскочил с кресла и принялся мерять каюту быстрыми шагами.

— Ладно, Сергеич, извини, — сказал я. — Ты поступай как знаешь, на меня не смотри. Я сам, хорошо?

Он остановился напротив меня, пожилой, расстроенный, поникший, и произнес, извиняясь:

— Конечно, ты молодой, свободный, силы много… Тебе можно.

Я ушел от него, но вопрос, который перед приходом меня занимал, так и остался без ответа: «Кому верить? Себе или капитану?»

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ