Порт-Артур (Том 2)

Когда корреспонденты вернулись в штаб, Рейс сообщил им, что Стессель нездоров и не может их принять. Гостей отвели в отдельную комнату и приставили к ним, как будто для посылок, казака. Оба "иностранца" просили передать их глубокую благодарность Стесселю и занялись приведением в порядок своих заметок. Об инциденте с Борейко они сочли за лучшее умолчать. Вскоре пришел Фок. Он по-немецки попросил поподробнее рассказать ему все последние мировые новости. Эмерсон ответил ему на том же языке. Разговор постепенно принял интимный характер.

- Мы хорошо осведомлены о роли вашего превосходительства в деле обороны Артура, - с ударением на слове "роли" проговорил Эмерсон.

- К сожалению, я сейчас не у дел и мое влияние здесь ничтожно.

- Если Кондратенко называют душой обороны, то вы, ваше превосходительство, без сомнения, являетесь ее мозгом.

- Что же тогда остается на долю Стесселя?

- Кулаки, которые, как известно, всегда направляются головой.

- Вы не лишены остроумия, герр Эмерсон.

- Поскольку нам удалось установить связь непосредственно с вами, мне думается, что прочие передаточные инстанции становятся излишними, - перешел на деловой тон Эмерсон.

- Вы имеете в виду Сахарова?

- Хотя бы его.

- Но он очень много знает и потому, в случае чего, несомненно обидится и может сильно навредить нам.

- От него можно легко избавиться. Артур ведь осажденный юрод; произойдет, например, несчастный случай при бомбардировке, что ли...

- Я этот вопрос обдумаю.

- Теперь о деталях связи с вами, - уже вполголоса проговорил Эмерсон, и они перешли на шепот.

- Вы очень неосторожны, герр Эмерсон. А что, если я передам вас куда следует?

- Ваше превосходительство не сделает такой глупости, хотя бы из боязни огласки некоторых документов, писанных вашей рукой и доставленных нам капитаном Сахаровым.

- Эта сволочь, значит, сумела-таки обеспечить себе отступление?

- Капитан - человек осторожный и дальновидный.

- Но не дальновиднее нас с вами.

- С этим я вполне согласен.

Фок поднялся и, поблагодарив за приятную беседу, удалился.

Было уже совсем поздно, когда в окно постучался Ножин. Дежуривший казак долго не хотел пускать его, пока он не вручил свою визитную карточку.

- Мы очень рады видеть артурского коллегу по профессии, - приветствовал его Лямбреже, соскучившийся во время долгого визита Фока, когда разговор велся на малопонятном ему немецком языке.

Боязливо озираясь но сторонам, Ножин начал говорить об узурпаторстве Стесселя, его трусости и глупости, полном неумении руководить осадой; рассказал о не совсем чистых торговых операциях Веры Алексеивны, превознося одновременно Смирнова, как истинного вдохновителя и героя обороны. Оба "иностранца" слушали его с величайшим интересом и обещали принять все меры к разоблачению дутой славы Стесселя. Ножин ушел, окрыленный надеждой, что ему наконец удастся свести старые счеты с генерал-адъютантом и ею супругой.

На следующее утро Гатимуров вежливо сообщил, что господ корреспондентов в порту ожидает их шлюпка, которая и будет отбуксирована в море. Затем поручик попросил вернуть ему все имеющиеся при них блокноты и фотографические пластинки. "Иностранцы" запротестовали, но затем исполнили это требование, предварительно вырвав все наиболее нужные им листки и сохранив самые интересные негативы. Одновременно в руки князя перешло несколько крупных американских банкнот. Тут же ему был передан и разговор с Ножиным.

С Золотой горы видели, как далеко в море к шлюпке с корреспондентами подошел японский миноносец и принял их на борт.

- Жаль, послушался Рейса и выпустил этих щелкоперов, - выругался Стессель, узнав об этом. - Но Ножин так легко не отделается. Виктор Александрович, прикажите Микеладзе и Тауцу учредить за ним самый строгий надзор и отберите у него корреспондентскую карточку.

День семнадцатого сентября выдался серый, дождливый, но теплый. На фронте продолжалось затишье, изредка нарушаемое одиночными орудийными выстрелами. В городе тоже было спокойно. С утра по разрушенным улицам двигались толпы людей. Во всех уцелевших от бомбардировки церквах усиленно благовестили. Шла подготовка к торжественному богослужению по случаю именин "самой" - Веры Алексеевны. К Отрядной церкви, игравшей роль артурского кафедрального собора, стекались многочисленные богомольцы: военные в мундирах при орденах и лентах, штатские - во фраках, моряки - в треуголках, несколько застрявших в городе дам - в шелковых и бархатных платьях, солдаты - в новом обмундировании.

Около девяти часов подъехал и экипаж генерал-адъютанта, из которого вышла сама превосходительная именинница со своим супругом в придворном мундире.

Она проплыла через наполненную до отказа церковь к своему бархатному коврику, лежавшему у самого амвона. По дороге она милостиво кланялась во все стороны, а Стессель на ходу пожимал руки генералам и полковникам, удостаивая всех остальных кивком головы.