Порт

— Гляди-кось, — указал на него Веня, — помочь бы надо!

— Ладно, помощничек. Тебя кто на работу устроил? Ну, то-то. Ты мне помогать должен, а не бросать в ответственный момент.

— А я чего? — удивился Веня.

— Чего-чего! Сидишь тут, губищу раскатал, нет чтобы за мной шагать.

— Так я того… — стал оправдываться Веня.

— Кончай, идем. Файку-то видел? Она шутить не будет, враз рога обломает, если что.

— Если что? — поинтересовался Веня, но не получил ответа.

Виктор, подхватив для верности сундучок, пошагал в пивную.

Вене очень не хотелось за ним идти, но слово «традиция», крепкое и непонятное, словно привязало его к этим сараюхам. Он окинул взглядом порт, чтобы вернуть себе давешнее светлое настроение; две качающиеся фигуры выросли перед глазами. Они подошли к странному существу, сидящему в грязи, и подняли его на мостки. Веня не поверил тому, что увидел: ног у мужика не было, вместо них — маленькая тележка на подшипниках.

Веня опрометью бросился за Виктором. Вошел, и захлопнулись за ним двери, сжимаемые стальной пружиной…

Сколько раз потом он вспоминал этот шаг, так во многом определивший последующее течение жизни…

Он сидел в центре стола, независимый, взрослый, равный среди равных, быстро обсевших столик новых знакомых, поднимал граненый стакан и, стараясь не морщиться, выливал в себя холодную, чистую водку, которая имела запретный, обжигающий вкус новой взрослой жизни.

Два дня Витя заботливо его пас, не отпуская от себя, а после, купив на последние деньги бутылку, отправился провожать Веню в порт. В порту у него тоже было много друзей, и когда ночью Веня очнулся, был он гол и свободен, как только что родившийся человек: ни денег, ни документов, ни одежды.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Очнулся Веня на свалке. Голому холодно под открытым небом даже в своей деревне. А здесь ведь — ни деревца, ни травки, никакой природной живности, если не считать огромных крыс, которые нахально шныряли обок.

Ночь ли, вечер ли, утро — он не знал. Солнце круглые сутки гуляло по небу в этом городе, в новом его обиталище, обнесенном забором. Солнце на небе — и он на земле среди искореженного железного хлама.

Он пошел на солнце, пробираясь через завалы металлолома, картонной тары, обглоданных шлюпок. Невдалеке блеснул залив, закричали чайки. Перед скоплением труб, мачт, рубок чернел причал, тот самый, на котором через пятнадцать лет он будет отшвартовывать «Пикшу», и кнехт был так же перехлестнут двумя концами.

Веня оседлал эту холодную шершавую тумбу и сидел бездумно, опустошенный, отчаявшийся, иззябший, и сознавал, что жизнь его кончилась, так толком и не успев начаться.

Стояла белая полярная ночь, белесое солнце слепило глаза, и так же бело отсвечивала вода, колыхаясь, словно расплавленное олово, и чайки летали белые и роняли на воду белые круги, но такая густая, беспросветная чернота была у Вени в душе, что он не знал, сидеть ли здесь, ожидая, пока все тепло его по каплям просочится в океан, или сделать два шага вперед и разом оборвать беспросветную темноту.

Может быть, и шагнул бы он, да вахтенный матрос с «Пикши», уютно кемаривший под кормовым трапом, вдруг очнулся, сладко выгнулся затекшим телом и, увидев на причале странную фигуру в трусах, удивился:

— Брось, браток, днем позагораешь. Ночью солнце неактивное! — И пригласил: — Заруливай!

Матроса звали Саша Трофимов.

Перебрался Веня на «Пикшу», пожал теплую Сашину руку и все рассказал о себе.

Обул, одел его Саша, дал хлеба пожевать и показал в кубрике свою койку.

Веня никогда на холяву не жил и принять милостыню не мог. Дары Сашины отработал сполна: всю ночь мыл коридоры и гальюны, а под утро уже и до наружной палубы добрался; и когда на чай Саша его позвал, вошел в салон с достоинством и без стеснения поглощал белый хлеб, тонко намазывая его сливочным маслом, редко виденным дома, и снова излагал свою историю.

Парни ему сочувствовали, посмеивались незлобиво и придвигали масло, которое на флоте можно есть без ограничений.

Когда человек в беде, а перед ним безбедные, но ничем помочь не могут, они чувствуют, будто сами виноваты, и стараются вину свою загладить добротой.

Веня на «Пикше» стал заметным человеком, и сам стармех Василь Палыч Дугин подарил ему новый ватник и устроил экскурсию по машинному отделению, которая не прошла бесследно по двум причинам: перво-наперво проникся Веня живым интересом к работе сложных механизмов, а потом, когда уже вылезать собрались, окропило Веню котельным мазутом. Веня было расстроился — весь костюм его новый в грязи, а «дед» засмеялся, выдал свежую робу и поощрил: «Теперь ты у нас крещеный. Считай, что приписан к машине, наш будешь человек». Стал с тех пор ему Дугин «крестным» на всю последующую жизнь.

Чтобы в долгу не остаться, Веня сам себе искал дело: простоял две вахты у трапа, грузил с командой продукты, мыл бачки на камбузе, а в последнюю перед отходом ночь, увидев на корме позеленевшую рынду, оттер ее кирпичом до золотого блеска.