Порою нестерпимо хочется

Пока я кончаю завтракать, Хэнк молча стоит у кухонного окошка и глядит в дырку, которую он протер на запотевшем стекле; проступившая на стекле влага медленно сбегает вниз, словно пародируя страстные струи дождя по другую сторону стекла. В кухне жарко и тихо, если не считать шума дождя: он монотонно барабанит по крыльцу, срывается потоком по водостоку в раздолбанную канаву, спускающуюся к реке, неустанно бросается пригоршнями водяных брызг в стекло... в общем, все эти звуки располагают к тому, чтобы погрузиться в состояние сонной зачарованности, которую орегонцы называют "покоем", а Джо Бен характеризует более графически -- "стоять и пялиться". Я кончил есть, но продолжал сидеть, Хэнк тоже не шелохнулся. Он был настолько погружен в свои мысли, что мог бы так простоять еще минут двадцать, если бы не сияющее резиновое явление старого Генри, двигающегося с фонарем от амбара. Хэнк отошел от окна и зевнул.

-- Лады, -- промолвил он, -- поехали. -- Широкими шагами он вышел в коридор и крикнул в темную лестницу: -- Прихвати сегодня и мое ружье, Джоби! -- Он снял с гвоздя пончо. -- И заверни их в полиэтиленовый мешок или во что-нибудь такое. -- Он вернулся на кухню, взял сапоги, стоявшие у стула, и допил холодные остатки кофе. Потом, не глядя на меня, снова направился в коридор. -- Пошевеливайся, Малыш. Пора.

-- Дай ему доесть, -- весело заметила Вив. -- У него растущий организм.

-- Если бы он вовремя вставал, он бы успевал съесть три завтрака. -Хэнк прихватил мешок с ленчем и, выйдя в коридор, сел на скамейку зашнуровывать сапоги.

Доски на заднем крыльце заскрипели, и через стеклянную дверь кухни я увидел старика в мокром резиновом одеянии, похожего на персонаж какого-нибудь фантастического фильма. Неуклюже двигаясь, он из последних сил пытался втащить в дом грязный нейлоновый парашют. Я наблюдал за этой схваткой с интересом и некоторым любопытством, хотя и без сочувствия: зачем одному из обитателей этого логова потребовался парашют -- меня не касалось, и зачем его надо втягивать в дом -- я тоже не понимал, так что я не ощутил никакого позыва встать и помочь старику в его борьбе. Я и пальцем не пошевелил. Я действительно чувствовал себя слишком больным, чтобы шевелиться.

Но, услышав за спиной грохот сапог и очередной призыв "пошевеливаться", я был вынужден сдвинуться с места: несмотря на то что я не чувствовал никаких обязательств ни перед борьбой на крыльце, ни перед вырубкой в лесу, я не мог продолжать сохранять верность своему мрачному неучастию. В сложившихся обстоятельствах надо было выглядеть менее больным, чем я чувствовал себя на самом деле. Необходимость симуляции ставила меня в довольно смешное положение. Потому что все считали, что я прикидываюсь и обманываю и болезнь моя точно такой же спектакль, как и таинственный вирус остальных родственников, звонивших нам ежевечерне после собрания, чтобы поставить в известность, что они не смогут помочь нам, так как валятся с ног, как мухи. Я же действительно чувствовал себя так паршиво, что не только не мог двинуться, но и симулировать. Так что оставалось лишь наигрывать. Поэтому в ответ на призыв Хэнка я жалобно застонал, одной рукой потирая нос, а другой -- спину.

-- Ну, еще один день, -- вздохнул я.

-- Тебе не лучше? -- спросила Вив.

-- У меня такое ощущение, что у меня весь позвоночник залит водой. -- Я медленно поднялся и покачал головой из стороны в сторону. -- Слышишь? Бульк-бульк-бульк.

Она подошла ко мне, не спуская глаз с двери.

-- Я сказала ему, -- прошептала она, -- что он совершенно обезумел, если тащит тебя туда сегодня. У тебя вчера температура была повышена на три градуса -- сто один и четыре. Надо было бы смерить и сегодня, но градусник куда-то пропал.

-- Сто два... Всего лишь? -- улыбнулся я. -- Пустяки. Сегодня, будь что будет, я возьму отметку "сто три". Взгляни в окно: по-моему, подходящий день для установления рекорда. Так что приготовь градусник. -- Одновременно заметив про себя, что в будущем надо будет внимательнее смотреть на ртуть. Три градуса -- это высоковато для достоверной симуляции. Я не мог допустить, чтобы она поняла, что я действительно в хилом физическом состоянии. Такие состояния физической природы лечатся таблетками -- пенициллином и другими химическими препаратами, -- в то время как ответственные за них не материальные сферы реагируют лишь на бальзам любви.

-- Пошли, -- раздался голос Хэнка из коридора.

Я выбрался из кухни -- каждая клеточка моего организма кричала и сопротивлялась предстоявшим испытаниям. "Скоро все будет кончено", -успокаивал я себя; если мне удастся протянуть еще пару дней, с этим мучительным кошмаром будет покончено навсегда...