Порог

И на глазах изумленного официанта из-под столика вразвалочку вышел отличный упитанный гусь, белый как снег.

«Мне нужно попроситься на перерыв, — подумал официант, промаргиваясь. Гусь в его глазах задвоился, оплыл и исчез. — Проклятая жара…»

* * *

На следующий день троица, состоящая из Воланда, Азазелло и Бельфегора, сидела в номере роскошного отеля, где, как по нотам, разыгрывалась очередная партия околпачивания легковерных представителей рода человеческого.

Примчавшиеся к Бизанкуру в Реле де Шамбор и выглядящие в нем нелепыми заплатами, Мадлен и Клод Перрены были вне себя от восторга. Они походили друг на друга — бледные, взъерошенные и небрежно одетые карикатурные ученые, словно срисованные из какой-то комедии про безумных научных работников, бумажных крыс, привыкших проводить время за корпением над манускриптами. На обоих очки с толстыми стеклами — они оба изрядно посадили зрение в процессе изучения рукописей. Добродетель Усердия, которое олицетворял их ребенок, в его родителях имела искаженные черты, перевернув все с точностью до наоборот. Усердие стало одержимостью и трудоголизмом.

По-моему, они даже не поняли, что предложил им загадочный молодой человек, они с вожделением вцепились в свиток.

— Новые сведения, невероятно! — возбужденно повторял Клод Перрен. — Я утру им нос на очередном докладе, ведь теперь у нас есть доказательства… Ха-ха-а, представляю их лица!

— Гм-гм… — деликатно покашлял Бизанкур. — Не забудьте про меня, мои милые труженики.

— Да-да, — рассеянно ответила Мадлен и совершенно машинально произнесла: — Отдай меньшее, получишь большее…

Вслед за этим оба супруга принялись жадно водить носами по пожелтевшей бумаге.

Как и прежде, в Токио и Майами, в ответ на изреченное заклинание дрогнула сама земля, а через какое-то время небо заволокло тучами и встревоженно заворчало, разразившись рыданиями.

— Нет больше Усердия? — притворно удивилась сидящая за стеной в огромном и мягком серебристом кресле Белла. — Как быстро, надо же. Я хоть вздохну спокойно.

— Можно подумать, ты перетрудилась, — пустил шпильку Азазелло.

— А ты сам попробуй… — начала она, но Воланд устало прикрыл глаза:

— Ваши перебранки напоминают мне препирательство шлюх в борделе.

— Прошу прощения, мессир, — немедленно присмирели оба.

— Меня очень интересует Тверь, — признался вдруг Князь Тьмы. — Не сам город, хоть в нем, безусловно, есть нечто сакральное. Сколько раз полыхали там пожары, выжигая город дотла, сметая с лица земли. Но город стоит, и стоять, похоже, будет долго. Мне интересен оставшийся там ребенок, олицетворяющий Любовь. Со странной обезьяньей внешностью, которая на всех изображениях выходит иконописной через несколько секунд взгляда на его фото. Ведь внешность, по сути, не значит ничего. Важна суть. Нет ничего сакральнее любви. И эту добродетель более всех необходимо уничтожить. Вы знаете, Кто есть Любовь на небе, а теперь знаете, и кто олицетворяет ее на земле в виде добродетели. Кому предначертано стать одним из апостолов… Если мы, конечно, допустим это. Но мы же этого не допустим?

Азазелло и Бельфегор переглянулись.

— Мы этого не допустим… — мрачнея, повторил еле слышно Воланд, глядя, казалось, внутрь себя, и его зеленый глаз на несколько мгновений стал чернее ночи.

* * *

Тем же вечером в шикарном номере отеля «Реле де Шамбор» Жан-Жак-Альбин де Бизанкур пережил приступ настоящего безумия. Прямо через стену к нему в спальню молча потянулась вереница детей. Их глаза были пустыми и белесыми, а лица — бледными и серьезными. Они трогали его своими мягкими холодными пальчиками, заглядывали ему в глаза и молчали, но самым страшным был тот, кто возглавлял шествие. У него было лицо самого Бизанкура. Он подошел к Жан-Жаку, без слов обнял руками его колени и поднял на него взгляд, полный любви, скорби и муки. Француз оцепенел — он узнал тот самый взгляд, периодически изводивший его. Взгляд с небес. Несмотря на то что этот взгляд принадлежал ребенку с его собственным лицом… Жан-Жак потерял сознание, а очнувшись, обнаружил себя на полу, забившимся между креслом и роскошной кроватью.

И голова его вновь была ясной.

Глава 6 Исландия. Добродетель смирения, фантазии и романтика. Скала Эха

Исландия, страна удивительной суровой красоты. Рейкьявик. Магнус Олафсон. Именно он был на этот раз целью Жан-Жака-Альбина де Бизанкура.

Отец его, Олаф Йоунсон, считающий себя потомком викингов, был туристическим гидом, сопровождающим любителей рафтинга, особенно групп с детьми. Бизанкур нашел его без труда, несколько дней ходил вокруг да около, ведя незаметное существование туриста-зеваки, и неторопливо впитывал слухи и россказни, витавшие вокруг искомого объекта.