Тиль определенно изменился. Избегал Кострова, улыбался себе под нос, бродил неприкаянный по школе. Игнатьич где-то умудрился заиметь фингал, Костров потребовал, чтобы он носил солнцезащитные очки, не позорился при детях. Но в остальном слесарь был прежним, нормальным.
«Кто же ты?» – спросил Костров притаившуюся внизу тьму.
Идущий мимо Прокопьев предложил пообедать. Директор отказался – не до того. Заглянул в библиотеку.
– Не помешаю?
– Что ты. Ищу рецепты на вечер. Приготовлю нам папарделли.
– Гороховый суп?
– Нет, дурачок. Яичную пасту.
Он притворил за собой дверь. Люба поманила жестом.
– Выдалась минутка.
– Целуй меня, пока никто не видит.
Вспомнилось, как тринадцать лет назад они зажимались по углам, прячась от Каракуц.
Он обнял жену, чмокнул в губы.
– Как там мэрия?
– Воюю. – Костров сел напротив Любы.
Если в школе действительно есть нечто потустороннее, оно угрожает не только ему, но и его семье. Настеньке…
– Люб, а ты не в курсе, когда сносили старое здание, подвал разобрали по кирпичам?
– Вовсе нет. Его забетонировали. Пол залили цементом.
– Получается, под бетоном – стены особняка?
– Получается, так. А что?
– Да ничего… – Он перевел задумчивый взгляд вправо: что-то крупное стукнулось в окно. – Пытаюсь понять…
Предмет величиной с указательный палец ударился о стекло и прилип.
Костров встал, подошел к окну.
– Чем займемся на выходных? – спросила Люба. – Не хочешь погулять по лесу втроем?
– Отличная идея.
Костров поскоблил ногтем стекло. Снаружи трепыхалось желто-черное насекомое. По обледеневшему подоконнику прыгало второе.
Бам! – третье врезалось в стекло, и Костров вздрогнул.
– Что ты увидел?
– Ничего.
Он склонился к подоконнику.
Четвертое насекомое прыгнуло на карниз. Пятое, шестое, седьмое. Черные и желтые тельца вылетали из снежной завесы и стучали о двойное стекло так, что Люба должна была услышать. Но она не слышала.
Саранча атаковала окно.
Дверь грохнула за спиной окаменевшего Кострова, в библиотеку ворвалась секретарша. Люба приподнялась, удивленная:
– Что стряслось, Ир?
– В столовой! – выкрикнула секретарша, пуча глаза.
– Говори толком.
Костров посмотрел отупело на побелевшую Иру, снова на окно. За стеклом не было насекомых. Их не могло там быть посреди ноября.
– В столовой…
– Драка? Что?
Секретарша уперла в бедра кулачки и сказала:
– Баба Тамара убила в столовой кучу народа.
Тамара (3)
В кармане лежала баночка из-под детского питания. Тамара любила иногда побаловать себя яблочным пюре. Но сейчас в баночке плескалась жидкость, вытекшая из трещины в бетоне. Божья слюна.
Прозвенел звонок, дети покинули коридоры. В столовой одиноко пил чай учитель рисования.
От счастья кружилась голова. Улыбаясь, Тамара вошла в пищеблок.
– Привет, девочки.
– Здравствуйте, тетя Тамара.
На кухне пахло корицей. Повариха Оля Зайцева чистила картошку. Ее сестра Катя нарезала лук. В сотейнике кипели голубцы, в печи румянились булочки.
– Что сегодня на первое?
– Суп с курицей.
– Вкуснотища.
Тамара ощупала баночку сквозь карман. Близость Бога придавала сил.
Забот у Тамары теперь было множество. Кормить Господа – самая сложная, ел он плотно. С молочка перешел на кровушку. Сначала Сан Саныч привел в подвал проститутку, потом Игнатьич заманил бывшего ученика Рязана. С Рязаном случилась оплошность – едва не убег. Но Бог хранил, удалось предотвратить.
Благо Господь не оставлял объедков. Стена, как губка, впитывала кровь, мясо, волосы. Перетирала кости. Труп уходил в бетон за ночь, утром Тамара находила лишь изодранную окровавленную одежду. Уносила в лес и сжигала.
Ей было жаль и девку, и балбеса Рязана, как бывает жаль человека, которому даешь тяжелую, но выполнимую работу. Бог обещал воскресить их, как только покинет стену. А это – чувствовала Тамара – произойдет в скором времени.
И тогда весь мир преобразится, как преобразилась она сама, и Сан Саныч, и пьяница Игнатьич.
Недавно внучатая племянница родила деток. Троих, по очереди. Семя приживалось сразу, живот рос на глазах. Детки были сладкоежками: беременная Лиля питалась одной халвой. Неделю вынашивала каждого, рожала легко. Черная жижа брызгала из чрева, малыш выползал, помогая себе лапками. Улыбался, в свете ночника блестели зубы. Тройняшки были ангелами, посланными защищать Бога от недоброжелателей, от тех, кто с дьяволом заодно. Когда школа закрывалась, они носились по этажам, хихикали и скреблись. Дополнительные хлопоты: до прихода учителей убрать дерьмо, катышки крысиного помета, валяющиеся тут и там.
«Негодники», – ласково охала Тамара.
Лиля хорошо держалась. Девятнадцать лет была слепым несмышленым котенком, а испив слюны, прозрела. Увидела, как устроено все и кто это создал.
А другие слепцы? Они же тоже детишки Тамары – каждый школьник.
Тамара сняла крышку с крупногабаритной, помеченной цифрами, кастрюли. Вдохнула аромат. Стоя к поварам спиной, в кармане откупорила баночку, осторожно вынула.
Это было ее собственное решение. Проявить инициативу, услужить волшебному Лицу. Чтобы не только она, не только Игнатьич, но и малыши, и учителя впустили в свою душу свет.
Тамара улыбнулась и вылила в бульон слюну.